Господствующая высота - [39]
Но когда это неуловимое, наконец, пришло к нему, Никифор даже не осознал в первый момент обретенного им богатства. Ему казалось, что причина не в нем, а в Стрелке: отчего в каждой пробежке стало возникать у него ощущение крылатости? И, выслушивая кретовское «молодцом!», с удивлением думал: «За что это он меня хвалит?»
Когда безотчетное, вошедшее в Никифора «чувство посыла» стало сознательным, управляемым чувством, он с гордостью ощутил в себе новую силу.
— Главное — не волнуйся, — говорил Кретов, — думай, что ты на тренировке.
Никифор кивнул головой, губы его судорожно шевельнулись в тщетной попытке изобразить улыбку. Он был очень бледен, худощавое лицо его казалось еще острее и тоньше. В лыжном костюме, поверх которого была накинута малиновая рубашка, Никифор выглядел маленьким и тонким рядом с солидными дядьками — наездниками других колхозов.
Один из них подошел к Кретову прикурить. Кретов протянул горящую папиросу. Весело щурясь, наездник кивнул на Никифора:
— Неужто покрупнее не нашлось?
— Мал золотник, да дорог, — отозвался Кретов.
В глазах Никифора мелькнули огоньки, он побледнел, но сдержал резкое слово.
Кретов решил, что насмешка наездника окажется Никифору полезнее его советов. Он перевел взгляд на коней, которых Санька проваживал в небольшом парке вблизи конюшен ипподрома. Их спины были покрыты мохнатыми попонами. Стрелке попона была великовата; бахрома волочилась по снегу. Кретову, никогда не сомневавшемуся в ее элитных качествах, Стрелка показалась что-то уж слишком мелкой для трехлетки. Маргаритка, крупная кобыла, ходила с ленивой, немного тяжеловесной грацией, но Кретов видел ее недостаточно суховатую ногу и слишком присадистый для орловского рысака круп. Снежная королева понуро стояла в стороне.
Болельщики и мальчишки, проникшие сюда с трибун, несмотря на кордон милиционеров, обходили вниманием сухинских коней. Больше всего народу толпилось вокруг Смельчака — статного красавца, производителя девятого конезавода, и не уступавшей ему в резвости четырехлетней кобылы Фиалки, в белых чулочках на всех четырех ногах и с белой звездочкой на лбу. Другие болельщики тесно обступили коней колхоза «Первомай». Монументальные фигуры знаменитых тренеров и наездников братьев Камневых вызывали всеобщее почтение. Первомайская конеферма славилась на всю область, ее питомцам принадлежало большинство областных рекордов. Не отвечая на робкие приставания болельщиков, братья Камневы единственные оставались невозмутимыми посреди этого моря страстей.
— Когда объявят заезд, — сказал Кретов, — сразу выезжай на дорожку и промни хорошенько Маргаритку. Не бойся фальстарта, пусть хоть десять раз отменяют; знай свое дело — ближе к бровке.
Никифор согласно кивнул и облизал пересохшие губы.
«Пожалуй, ему лучше остаться одному», — сказал себе Кретов, пожал горячую руку Никифора и пошел на трибуны.
Он миновал большой зал, вдоль стен которого располагались кассы, поднялся на трибуну и стал отыскивать взглядом своих.
Голос диктора монотонно и чуть нарастав бубнил:
— По двум заездам победа присуждена Шалфею, колхоз «Заря», тренер-наездник Сорокин.
Вдоль трибун вразвалку шел коренастый наездник в темномалиновом камзоле, в малиново-белом картузе козырьком назад, ведя на поводу жеребца. В ответ на крики и рукоплескания, несущиеся с трибун, Сорокин равнодушно потрясал рукой с видом человека, привыкшего к почестям. Кретов не мог налюбоваться на жеребца. Вот бы такого сухинцам!
Не дойдя до конца трибуны, жеребец тряхнул головой и повернул назад; казалось, и он, подобно своему наезднику, пресыщен славой.
Среди сотен ушанок, шапок, кепок и шляп Кретов разглядел серебряную кубанку Струганова и зеленый верх военной фуражки Ожигова. Окликнув, он поманил их к себе.
— Ну, как наш герой? Не дрейфит? — с беспокойством осведомился быстро подошедший Струганов.
Видно было, что сам Струганов дрейфит посильнее Никифора: щеки его горели, он широко распахнул полы тулупа, расстегнул ворот гимнастерки.
— Больно сильный сегодня состав…
— Ну? Может, и соваться не стоит?
— Лиха беда — начало…
Струганов глядел на Кретова, ожидая каких-то ободряющих слов, но Кретов молчал, и Струганов со вздохом отвернулся.
Огромное поле ипподрома, покрытое тончайшим слоем снега, розовело в лучах идущего на ущерб солнца; бледноголубое небо медленно вбирало в себя обведенные золотом дымки окрестных фабрик.
Заиграла музыка; казалось, еще шире раздвинулся простор.
Струганов вздохнул:
— И нервное же это дело!
— И тщеславен же ты, Николка! — в тон ему отозвался Ожигов.
— Верно! — с готовностью подтвердил Струганов. — У нас в семействе все тщеславные были, потому — хорошая кровь. Мой папаня…
— Тише! — сердитым шепотом прервал его стоявший рядом болельщик.
Музыка оборвалась, и в наступившей тишине голос диктора возвестил о заезде на приз имени Советской Армии.
— Первым номером идет Дарьял, наездник Фокин, камзол и картуз синие; вторым номером — Добрый путь, наездник Силичев, камзол оранжевый, картуз белый; третьим номером — Громовой, наездник Леонтий Камнев, камзол фиолетовый, картуз красный; четвертым номером — Маргаритка, наездник Колосков, камзол малиновый, картуз голубой…
Молодая сельская учительница Анна Васильевна, возмущенная постоянными опозданиями ученика, решила поговорить с его родителями. Вместе с мальчиком она пошла самой короткой дорогой, через лес, да задержалась около зимнего дуба…Для среднего школьного возраста.
В сборник вошли последние произведения выдающегося русского писателя Юрия Нагибина: повести «Тьма в конце туннеля» и «Моя золотая теща», роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя».Обе повести автор увидел изданными при жизни назадолго до внезапной кончины. Рукопись романа появилась в Независимом издательстве ПИК через несколько дней после того, как Нагибина не стало.*… «„Моя золотая тёща“ — пожалуй, лучшее из написанного Нагибиным». — А. Рекемчук.
В настоящее издание помимо основного Корпуса «Дневника» вошли воспоминания о Галиче и очерк о Мандельштаме, неразрывно связанные с «Дневником», а также дается указатель имен, помогающий яснее представить круг знакомств и интересов Нагибина.Чтобы увидеть дневник опубликованным при жизни, Юрий Маркович снабдил его авторским предисловием, объясняющим это смелое намерение. В данном издании помещено эссе Юрия Кувалдина «Нагибин», в котором также излагаются некоторые сведения о появлении «Дневника» на свет и о самом Ю.
Дошкольник Вася увидел в зоомагазине двух черепашек и захотел их получить. Мать отказалась держать в доме сразу трех черепах, и Вася решил сбыть с рук старую Машку, чтобы купить приглянувшихся…Для среднего школьного возраста.
Семья Скворцовых давно собиралась посетить Богояр — красивый неброскими северными пейзажами остров. Ни мужу, ни жене не думалось, что в мирной глуши Богояра их настигнет и оглушит эхо несбывшегося…
Довоенная Москва Юрия Нагибина (1920–1994) — по преимуществу радостный город, особенно по контрасту с последующими военными годами, но, не противореча себе, писатель вкладывает в уста своего персонажа утверждение, что юность — «самая мучительная пора жизни человека». Подобно своему любимому Марселю Прусту, Нагибин занят поиском утраченного времени, несбывшихся любовей, несложившихся отношений, бесследно сгинувших друзей.В книгу вошли циклы рассказов «Чистые пруды» и «Чужое сердце».
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.