Господин Ветер - [11]

— Серега! — позвал Сурья.

— Угу.

— У тебя гвоздь есть.

— А?

— Понимаешь, подарили кофемолку с ганжей, но без ручки. Нам надо кофе смолоть. Дай гвоздь, мы ручку сделаем.

Раздалось шевеление, затем из веток, словно диковинный, внезапно выросший плод, появилась рука с гвоздем. Сурья ткнул гвоздем туда, где крепилась ручка. Но отверстие оказалось слишком маленьким.

— Однако, гвоздь не подходит. Дырка маловата.

— Сейчас.

Серега раздвинул ветки и выбрался наружу. Заспанное лицо, в волосах — хвоя и листья, собранные со стены в момент выползания.

— Надо к Махмуду пойти, у него спица была.

— Извини, что мы тебя разбудили.

— Я и не спал вовсе.

Дорога к типи Махмуда была короткой — всего метров двести, но утренний туман поочередно выплеснул и присоединил к любителям кофе еще две сомнамбулических бессонных фигуры — Рыбу и Дэгэ.

— Эй Махмуд. Тук-тук-тук.

— Кто это там?

— Это мы! — сказал Дэгэ.

— Чего надо?

— Однако, за советом пришли.

— Входите.

И все по очереди полезли почему-то не в дверь, а под полог, с той стороны, где лежало тело Махмуда, упакованное в спальник — говорящая мумия, а рядом еще спальник — мумия молчащая. Серега Брателло зацепил ногой посуду и она загремела.

— Чего же вы как хиоки входите? — спросил Махмуд, не вылезая из спальника.

— Почему как хиоки?

— Хиокам входить в двери просто неприлично.

— Однако, это не двери, это стены.

— Это окна такие, — пояснил Махмуд и высунулся из спальника, — хиоки всегда в окна входят. Хм, это кто?

Махмуд скосился на мумию, лежащую рядом, затем сел и слегка приоткрыл ее там, где должно было находиться лицо.

— Ага. — Он вернул спальник соседа или соседки в прежнее положение.

— Слушай, Махмуд. Вот вы говорите хиоки, хиоки, а кто такие хиоки я и не знаю, — произнес Дэгэ.

— Хиоки — это такие люди, которые все делают наоборот, — пояснил Сурья. — Или почти все наоборот. Например, в окна входят.

— Во всяком племени есть хиок, — продолжил Махмуд, — в переводе с лакотско-русского хиок — это человек наоборот. Покажи руки.

Дэгэ протянул Махмуду ладони.

— Ну вот, ты не настоящий хиок. Руки настоящего хиока должны быть черными.

— Хиоки перед едой моют не руки, а ноги. — добавил Сурья.

И Крис вспомнил гостеприимный Алмаатинский флэт Саида, куда вписывался два года назад — там все гости мыли ноги, ибо на полу лежали ковры великолепной ручной работы. Собственно, кроме ковров в доме ничего и не было.

— Но ноги-то моют руками.

— Ну да, руками, — Махмуд задумался, — и все очень чисто получается.

— Это надо записать, — сказал Дэгэ и полез за блокнотиком.

— А нам, видишь ли, кофемолку подарили с ганжей, — продолжил Сурья. — А ручки нет. Вот и что делать не знаем.

— Что делать, — тоном знающего человека ответил Махмуд. — Ганжу вытряхнуть, кофе смолоть.

— Однако, спица нужна чтобы ручку сделать. Дай Махмуд, спицу. Да и кофе у нас нет.

— И спица есть и кофе. Возьми. — Он кивнул в сторону собственных ног.

Спица подошла, и вскоре Дэгэ держал двумя руками спицу, а Сурья крутил в ладонях кофемолку, все это немного напоминало добычу огня трением.

— Что-то плохо молется. То бишь мелется.

— Она же кофемолка. Для кофе. А не для этой соломы, — продолжал учить Махмуд. — Вытряхни ее нафиг.

— Можно кофе с ней варить.

— Эх, молоко бы.

— Возьми молоко. — Махмуд снова кивнул в сторону ног. — То что надо. Сгущенное. Сегодня здесь в девятнадцать ноль ноль Хаккер устраивает какое-то собрание по дзен буддизму.

— Где?

— В моем типи.

— А чего не на поляне. На природе оно правильней будет, — сказал Дэгэ.

— Не знаю. Он попросил.

— А как правильней сказать с точки зрения настоящего дзен буддиста — в девятнадцать ноль ноль или в семь вечера? — с иронией спросил Крис.

— Буддист бы просто сказал: в семь, — ответил Дэгэ. Они, наконец расправились с травой и теперь мололи кофе.

— Или в восемь. Восемь — священное число.

— Или сто восемь.

— Настоящий дзен-буддист не стал бы проводить семинар, — подытожил Сурья, — давайте лучше семинар по времени проведем.

Последняя фраза была произнесена на фоне постепенно нарастающего за стеной гитарного звона и хриплого голоса. Слов разобрать было невозможно. Гитарист прошел мимо типи и удалился в сторону поляны.

— Все здесь хорошо, вот только радио мешает.

— Поэтому я с краю и стою, — сказал Дэгэ, — никого нет, кроме Лехи.

— Леха один десятерых стоит.

— Мы тоже с краю, но слышим весь лагерь.

— Несколько радиостанций. Ближайшая — растаманский типи.

— У них музыка спокойная. Акуна-Матата.

— А Кэнитс рядом с собой глушит, у них ребенок.

— А я не глушу.

— А может здесь храм построить, — сказал Махмуд, — храм тишины.

— Зачем его строить. — Дэгэ размешал палочкой в кастрюльке смесь воды, молока ганжи и кофе, затем этой же палочкой пошевелил угли в костре. — Храм везде, этот лес — храм. Ты сам тоже храм. Вешать не будем.

Последняя фраза относилась к кастрюльке.

— Да, ставь на угли.

— Для индуса любой камень на дороге может стать храмом, — добавил Сурья.

— Но это не все понимают. — Махмуд сел по турецки, и положил руки на колени. — Некоторым надо приходить куда-то, чтобы помолиться.

— А вот ты давеча другой семинар задумал. — Дэгэ посмотрел на Сурью. — На тему «Имеют ли комары природу Будды».