Господин Пруст - [110]
В тот же вечер профессор Робер Пруст приехал на улицу Гамелен. Произошла тягостная сцена. Сначала меня удивил этот визит: доктор Биз ни полусловом ни о чем не намекнул мне. Уже потом он сказал: «Это был мой долг. Я боялся воспаления легких».
Профессор пытался убедить брата. Г-н Пруст рассказывал мне об их разговоре:
— Милый Марсельчик, ты просто обязан лечиться. Я врач и твой брат, и то, что я говорю, только на благо тебе и твоей работе тоже.
Но, ничего не добившись, он закончил такими словами:
— Значит, тебя надо лечить без твоего согласия. Это очень не понравилось г-ну Прусту:
— Как? Ты хочешь заставить меня?
— Я ни к чему не хочу принуждать тебя, милый Марсельчик. Я хочу только, чтобы ты переселился из этого ледника. Здесь, совсем рядом, есть великолепная клиника Пиччини, теплая, с прекрасными врачами. У тебя будет сестра для всего необходимого. И ты моментально вылечишься.
— Мне не нужны твои сестры. Меня понимает только Селеста, и никто ее не заменит.
— Но тебе оставят и Селесту. Для нее рядом будет комната.
На это г-н Пруст не стал «орать», как потом рассказывали, но очень рассердился:
— Уходи, я не желаю тебя видеть. И не возвращайся, если ты хочешь принуждать меня.
Профессор Робер Пруст ушел. Он не показал мне виду, но, думаю, был потрясен. Все-таки он просил предупредить его, если брату станет хуже.
Сразу после его ухода г-н Пруст позвал меня. Еще до того, как рассказать об их разговоре, он объявил:
— Дорогая Селеста, не впускайте больше ни моего брата, ни доктора Биза и вообще никого. Мне нужны только вы.
Затем пересказал случившееся. Я возразила:
— Сударь, но ваш брат не собирается ни к чему вас принуждать. Все, что он говорит, это лишь для вашего блага.
— А я говорю, что хочу поступать так, как хочу, до самого конца.
— Неужели, сударь, вы действительно так думаете? Если придет ваш брат, я не смогу не впустить его.
— Делайте, как вам сказано, Селеста.
И он повторил еще раз:
— Мне нужны только вы, и я запрещаю вызывать доктора Биза.
Было видно, как сильно он взволнован. Войдя, я застала его сидящим на постели.
В тот же день, успокоившись — а совсем не в самые последние дни, как говорили, — он еще раз сказал мне то, что говорил совсем давно по поводу уколов:
— Это просто ужасно. Как только врачи могут так мучить больных этими впрыскиваниями... и ради чего? Чтобы продлить жизнь? Еще десять минут, еще полдня жалкого существования?
И он еще раз повторил:
— Селеста, обещайте, что никогда не позволите колоть меня.
— Ах, сударь, но кто я такая? Никто. Вы прекрасно знаете, что врач придет только по вашему желанию. Вы все решаете сами, и никто насильно не станет делать вам уколы. Я обещаю это.
Мне всегда говорили, что я сделала для него все, насколько это было в моих силах, и мне не в чем упрекнуть себя. Но у меня остается какое-то раскаяние за то, что в последний день все-таки нарушила данное слово — без ведома г-на Пруста вызвала доктора Биза и позволила сделать ему укол.
Весь его конец был для меня сплошным кошмаром. Поль Моран писал обо мне госпоже де Шамбрен, дочери Пьера Лаваля: «Остается лишь удивляться, как она только держалась на ногах». А что тогда говорить об этом несчастном теле под одеялом, сотрясавшемся от кашля и удушья и в то же время истязавшем себя неумолимым стремлением закончить свою работу.
Болезнь его мучила больше месяца, сильнее всего — сухим кашлем. Он говорил мне:
— Я больше не могу, Селеста. У меня совсем нет сил. Я задыхаюсь.
Но кашель и удушье становились все хуже и хуже. Иногда он отрывался от корректуры и обращал на меня свой прекрасный глубокий взгляд:
— Если бы вы знали, как мне плохо, Селеста...
Это была не жалоба, а какое-то мягко отвлеченное подтверждение факта. Я умоляла:
— Сударь, ну отдохните же!
— Нет, нет, я еще не кончил. И тут же с сияющей улыбкой:
— Но вот увидите, сами увидите, дорогая Селеста... я лучший врач, чем все эти доктора...
Он не только уже давно ничего не ел, но иногда даже не пил свой кофе. Я пыталась уговорить его выпить горячего молока, чтобы хоть как-то сопротивляться холоду в комнате. Но чаще всего он не соглашался даже на это. У него не было никаких других желаний, кроме желания работать. Попросив настойки, он только смачивал губы и тут же отдавал мне стакан. То же и с компотами, которые он иногда спрашивал, но лишь еле-еле притрагивался. Конечно, из-за жара ему ничего не хотелось, кроме холодного пива, что при его состоянии и температуре в комнате было чистым безумием. Но для него ничего не могло быть хуже возражений. Он их просто не переносил, и один его укоряющий взгляд мог заставить хоть кого пролезть в игольное ушко. Одилон бесчисленное количество раз ездил по ночам на опустевшую кухню «Рица» за холодным пивом.
Дойдя до последней степени истощения, г-н Пруст почти перестал говорить. Я ловила знаки и взгляды, чтобы понять его желания. Или он писал маленькие бумажки. Я уже настолько привыкла к этому, что успевала прочитывать их, пока он выводил буквы; я хорошо понимала его не очень-то разборчивый почерк.
Пишу и сам себе не верю. Неужели сбылось? Неужели правда мне оказана честь вывести и представить вам, читатель, этого бретера и гуляку, друга моей юности, дравшегося в Варфоломеевскую ночь на стороне избиваемых гугенотов, еретика и атеиста, осужденного по 58-й с несколькими пунктами, гасконца, потому что им был д'Артаньян, и друга Генриха Наваррца, потому что мы все читали «Королеву Марго», великого и никому не известного зека Гийома дю Вентре?Сорок лет назад я впервые запомнил его строки. Мне было тогда восемь лет, и он, похожий на другого моего кумира, Сирано де Бержерака, участвовал в наших мальчишеских ристалищах.
Новая книга Николая Черкашина "Белая карта" посвящена двум выдающимся первопроходцам русской Арктики - адмиралам Борису Вилькицкому и Александру Колчаку. Две полярные экспедиции в начале XX века закрыли последние белые пятна на карте нашей планеты. Эпоха великих географических открытий была завершена в 1913 году, когда морякам экспедиционного судна "Таймыр" открылись берега неведомой земли... Об этом и других событиях в жанре географического детектива повествует шестая книга в "Морской коллекции" издательства "Совершенно секретно".
Все подробности своего детства, юности и отрочества Мэнсон без купюр описал в автобиографичной книге The Long Hard Road Out Of Hell (Долгий Трудный Путь Из Ада). Это шокирующее чтиво написано явно не для слабонервных. И если вы себя к таковым не относите, то можете узнать, как Брайан Уорнер, благодаря своей школе, возненавидел христианство, как посылал в литературный журнал свои жестокие рассказы, и как превратился в Мерилина Мэнсона – короля страха и ужаса.
Спросите любого человека: кто из наших современников был наделен даром ясновидения, мог общаться с умершими, безошибочно предсказывать будущее, кто является канонизированной святой, жившей в наше время? Практически все дадут единственный ответ – баба Ванга!О Вангелии Гуштеровой написано немало книг, многие политики и известные люди обращались к ней за советом и помощью. За свою долгую жизнь она приняла участие в судьбах более миллиона человек. В числе этих счастливчиков был и автор этой книги.Природу удивительного дара легендарной пророчицы пока не удалось раскрыть никому, хотя многие ученые до сих пор бьются над разгадкой тайны, которую она унесла с собой в могилу.В основу этой книги легли сведения, почерпнутые из большого количества устных и письменных источников.
Книга Радко Пытлика основана на изучении большого числа документов, писем, воспоминаний, полицейских донесений, архивных и литературных источников. Автору удалось не только свести воедино большой материал о жизни Гашека, собранный зачастую по крупицам, но и прояснить многие факты его биографии.Авторизованный перевод и примечания О.М. Малевича, научная редакция перевода и предисловие С.В.Никольского.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.