Господин из завтра. Десант из будущего - [44]

– Рара́, простите меня, – ничего другого в голову не приходит. – Простите меня…

На глаза навернулись предательские слезы. Ведь он один, совсем один! А тут еще я…

– Ну-ну, – медвежий бас звучит успокаивающе. Чудовищная лапа гладит меня по голове. – Ты что это, наследник, расчувствовался, а?

Он бормочет что-то ласковое, а я вдруг с особенной остротой понимаю: я здесь чужой. Абсолютно чужой!..

…На следующий день, перед занятиями по рукопашному бою, Шелихов принес мне телеграмму от нашего посланника в Копенгагене барона Толя. Отжав «воду» из славословий и велеречий почтеннейшего дипломата, на выходе я получил следующее: «Принцесса Виктория отправляется сегодня на корабле «Эльсинор».

– Егор! Вели, чтоб на поезде были готовы. Через пятнадцать минут выступаем. Завтрак и все прочее – уже в поезде.

– Слушаю, государь.

За дверью моих покоев разносится повелительный голос Шелихова, потом приглушенный топот ног. А вот интересно, это что ж за корабль они там, в Датском королевстве, к перевозке ценного груза припрягли? Поди, яхта какая-нибудь. Или, может, крейсер?..

Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)

Два дня в Дании промелькнули как одно мгновение. Ночь, проведенная в особняке Мольтке дворца Амалиенборг, который после страшного несчастья восемьдесят четвертого года стал основной зимней резиденцией датской королевской семьи[54], встречи с королем Христианом, королевой Луизой и принцем Фредериком, посещение глиптотеки Ню Карлсберг и географического общества – все это слилось в один сплошной цветной фейерверк, который наконец закончился хмурым зимним утром на палубе шхуны «Эльсинор».

Опасаясь лишних обострений с Германией, датский король не рискнул отправить беглую принцессу на военном корабле. Вместо этого была подготовлена обычная каботажная шхуна, правда, заново выкрашенная и имеющая паровую машину. Экипаж «Эльсинора» в срочном порядке заменили на военных моряков, а команду принял настоящий капитан-лейтенант Датского королевского флота. И теперь шхуна, остро пахнущая свежей краской, ожидала ее в порту.

Когда она, закутанная все в тот же меховой плащ, сопровождаемая князем Васильчиковым и его молчаливыми спутниками («Моя маленькая русская свита», – неожиданно пришло ей на ум), поднялась на борт, стоявший на причале принц Фредерик отсалютовал ей обнаженной шпагой, а взвод гвардейцев сделал «на караул» – только тогда она, наконец, с пронзительной ясностью поняла, что с прежней жизнью покончено и обратной дороги нет и никогда уже не будет. Теперь она больше не принцесса дома Гогенцоллерн, а супруга наследника русского престола, будущая императрица великой державы, раскинувшейся на половину материка.

Неожиданно она вспомнила Баттенберга. Недавно до нее дошли слухи о романе ее бывшего избранника с какой-то актрисой. Она попыталась представить себе, как бы сложилась ее жизнь, если бы не Ники. Ее Ники. Неужели этот человек, этот фигляр, этот фальшивый Гессен-Дармштадский принц, мог обнимать ее, и она не сбрасывала с отвращением его мерзких рук, а наоборот, испытывала удовольствие от его прикосновений?! Ее передернуло от омерзения. Какое счастье, что Ники так мало знает о ее отношениях с этим выскочкой. В душе она тут же поклялась себе, что никогда, никогда-никогда не то что не посмотрит, а даже и не подумает ни об одном мужчине, кроме ее самого лучшего, самого дорогого, самого главного на свете человека – ее Николая! «А когда у тебя родится сын, что ты будешь делать?» – тут же спросила она себя и невольно рассмеялась своим мыслям тихим счастливым смехом.

– Как приятно видеть вас в добром расположении духа, государыня!

Это Васильчиков, который неслышно подошел и стоит у нее за спиной. Она повернулась к князю.

– Prince, скажите, как скоро мы прибудем… – она запнулась, подбирая слово, – когда мы будем… на Родине?

Васильчиков словно не заметил того, что она назвала Россию «Родиной». Он щелкнул крышкой часов:

– Если погода будет нам благоприятствовать, то через тридцать часов мы сойдем на отчий берег.

Краешком глаза она заметила на внутренней стороне крышки какую-то гравировку. Видимо, prince Serge проследил направление ее взгляда и протянул ей часы. Они оказались неожиданно тяжелыми («Это платина», – пояснил Васильчиков). На внешней стороне крышки был изображен воин, пронзающий мечом убийцу, замахнувшегося кинжалом на ничего не подозревающую женщину в русском наряде. Она открыла крышку:

– Скажите князь, а что здесь написано?

– Это от государя, – его голос потеплел, в нем появились горделивые нотки. – Он подарил мне эти часы в знак дружбы…

…Через три часа небо, и без того хмурое, потемнело, задул пронзительный ветер. «Эльсинор» стало ощутимо раскачивать.

– Государыня, вам лучше пройти в свою каюту. Погода…

– Да-да, князь, я уже иду.

Маленькая каюта в надстройке была, скорее, похожа на большой ящик, чем на маленькую комнату. Узкая кровать, ящик для письменных принадлежностей, совсем маленький шкаф, в который с трудом мог поместиться ее плащ. Она легла на постель, прикрыла глаза. Скоро, совсем скоро рядом будет ее Ники, и ее будет окружать море огней Петербурга, будет греметь музыка, и она, вся в белом… Мир качался вместе с каютой, и она не заметила, как уснула…