«Господь дарует нам победу». Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война - [3]
Имеются среди работ зарубежных авторов и остро политизированные исследования. Некоторые из пристрастных в своих взглядах историков считают руководителей Московской Патриархии, пошедших в военный период на сотрудничество с советским правительством, предателями интересов России и Русского Православия. Практически вся советская действительность рисуется у этих авторов в черном цвете. Еще одна сравнительно немногочисленная группа исследователей идеализирует отношения Церкви и советского государства в военные годы, считая, что позиция Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) полностью оправдала себя. Представители этой группы принадлежат, как правило, к левой интеллигенции (Д. Куртис, К. Грюнвальд и другие).
Четвертую группу составляет русская эмигрантская и диссидентская литература. Следует отметить, что если в 1920-е — 1930-е гг. за границей фактически не существовало расхождений в оценках между научными исследователями и публицистикой — СССР считался государством, стремящимся к уничтожению религии, то после Второй мировой войны ситуация существенным образом изменилась. Восстановление патриаршества, проведение грандиозного Поместного Собора 1945 г., активная международная деятельность Московской Патриархии оказали сильное воздействие на позицию значительной части русской эмиграции и руководящие органы Церквей различных конфессий. Многие эмигранты перешли в юрисдикцию Московского Патриархата, представители же Русской Православной Церкви в Америке и Западноевропейского Русского Экзархата стали относиться к ней достаточно лояльно. Непримиримой осталась лишь Русская Православная Церковь Заграницей, однако она оказалась почти в полной изоляции.
Между тем из российских эмигрантов церковной историей военного периода занимались в основном священнослужители и миряне Зарубежной Русской Церкви. В целом работы русских эмигрантов чаще всего субъективны, пристрастны и обычно затрагивают ограниченный круг вопросов какого-то конкретного периода времени. Обобщающих, аналитических монографий ими написано не было. На эту роль претендует трехтомник В. Степанова (Русака)[7]. Однако он является не научным исследованием, а страстной и достаточно наивной публицистической книгой, страдающей нарушением хронологии, отсутствием последовательности изложения, обилием фактических ошибок.
Мимо книг известных религиозных диссидентов А. Краснова-Левитина и В. Шаврова не может пройти ни один ученый, занимающийся изучением церковных расколов 1922–1940-х гг.[8] А. Краснов-Левитин, сам бывший обновленческий священнослужитель (умерший в эмиграции), написал достаточно подробное и богатое фактическими данными исследование, особое внимание уделяя Ленинграду. Однако некоторые моменты истории обновленчества освещены в нем недостаточно объективно, присутствует определенная идеализация движения, к тому же преувеличивается его близость к социалистическим идеям.
Противоположный взгляд на историю церковных движений 1920–1940-х гг. отстаивает другой религиозный диссидент Л. Регельсон. В своем в целом очень интересном исследовании он стремится доказать, что истина была на стороне «непоминающих» за богослужением в храмах гражданские власти и Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского)[9]. По-своему ценны и работы других эмигрантов: А. А. Валентинова, К. Криптона, протопресвитера Михаила Польского, епископа Григория (Граббе) и др.[10]
В среде бывших религиозных диссидентов и сегодня активно дискутируется вопрос: была ли оправдана в годы войны позиция церковного руководства, принявшего новый курс советского правительства в отношении Церкви. В адрес Московской Патриархии раздаются упреки, обвинения в сервилизме и даже в предательстве заветов Христа. Как продолжение прежней линии расценивается нынешнее молчание церковных иерархов в ответ на призывы официально осудить сталинизм и отречься от его прежних восхвалений. Таким образом, внутри четвертой группы существуют очень серьезные различия при оценке позиции Московской Патриархии, во многих случаях заметно влияние групповых пристрастий. Деятельность же Русской Православной Церкви Заграницей, как правило, идеализируется. Кроме того, в силу объективных причин, вся эмигрантская и диссидентская литература имеет ограниченную источниковую базу, материалы российских архивов использовались в ней в небольшой степени.
С начала 1990-х гг. стала быстро расти новая российская, украинская и белорусская историография темы. По ряду спорных моментов она занимает промежуточную позицию. Первоначально большинство российских историков — В. А. Алексеев, М. И. Одинцов, Ю. А. Бабинов, М. Н. Бессонов и другие сохраняли приверженность некоторым прежним концепциям, обелявшим церковную политику советского государства[11]. Но постепенно под влиянием знакомства с рассекреченными документами взгляды этих историков становились более объективными. В дальнейшем появились и принципиально новые работы следующего поколения российских ученых — О. Ю. Васильевой, П. Н. Кнышевского, А. Н. Кашеварова, С. Л. Фирсова, В. Н. Якунина, М. В. Шкаровского и др.
