Госдачи Кавказских Минеральных Вод. Тайны создания и пребывания в них на отдыхе партийной верхушки и исполкома Коминтерна. От Ленина до Хрущева - [129]

Автор этих строк весьма скрупулезно проанализировал доступные документы той эпохи, в частности историю боевого пути 37-й армии, а также агентурно-оперативные мероприятия особого отдела НКВД Северо-Кавказского фронта[164]. Не вдаваясь глубоко в сложную специфику работы особых отделов НКВД СССР в годы Великой Отечественной войны, я целенаправленно обращу внимание читателей на то, что в полосе обеспечения фронта военной контрразведкой создавались в зданиях школ, больниц, санаториев, домов отдыха временные тюрьмы, где находились задержанные дезертиры, вражеская агентура, мародеры, солдаты и офицеры РККА, совершившие преступления и подлежащие суду военного трибунала. Зачастую приговоры в этих тюрьмах особых отделов НКВД приводили в исполнение в одном из помещений здания, а трупы закапывали в общей яме, предварительно вырытой заключенными во дворе. Гипотетически предполагаю, что с госпиталем № 2163, находящимся в двух корпусах санатория имени Сталина, «по соседству», в другом – третьем корпусе размещался особый отдел НКВД 37-й армии вместе с тюрьмой, оборудованной там же.

В настоящее время архив ЦА МО РФ не дает без особого допуска справок из военных архивов о дислокации штабов, подразделений армейских особых отделов НКВД в годы Великой Отечественной войны, что значительно усложняет поиск истины. Автор допускает, что в здании санатория имени Сталина мог размещаться как штаб 37-й армии Северо-Кавказского фронта, так и штаб любой части, организационно входящей в данную структуру. Возможно, некоторые из читателей обвинят автора этих строк в грубой подтасовке фактов, фальсификации и накручивании ненужной истерии вокруг правительственного санатория, вроде как взорванного немецко-фашистскими оккупантами при отступлении в январе 1943 года. Однако факты упрямая вещь. Временные тюрьмы особых отделов НКВД СССР при фронтовых армиях существовали, но в силу ненужной политкорректности о них в настоящее время не принято громко говорить. Можно ли предположить, что в одном из зданий санатория имени Сталина размещался особый отдел НКВД 37-й армии или входящей в ее состав одной из дивизий? Конечно же да.

Вот, например, что рассказывает в своих воспоминаниях бывший боец 42-го отдельного дивизиона бронепоездов 37-й армии Северной группы войск Закавказского фронта Илья Лазаревич Деген о своем пребывании в тюрьме особого отдела НКВД 60-й стрелковой бригады 9-й армии Северной группы войск Закавказского фронта, находившейся в стенах школы селения Брут Северо-Осетинской АССР:

«…Для меня лично самый страшный период войны – это наше отступление на Северном Кавказе. А на Кавказе я неоднократно был свидетелем массового бегства с поля боя. Передовая полностью обезлюдела. Как-то, когда бронепоезд нашего 42-го отдельного дивизиона 37-й армии Северной группы войск Закавказского фронта, в котором я служил командиром отделения разведки, остановился на полустанке Северо-Кавказской железной дороги и я увидел столб – «До Ростова-на-Дону – 647 километров», мне стало жутко… Боевой задачей дивизиона осенью 1942 года было – прикрытие направления на Моздок и Беслан. В начале сентября 1942 года положение стало критическим. Мы прибыли на станцию Докшукино, сейчас уже не помню, это юго-восток Кабардино-Балкарии или уже северо-запад Северной Осетии. Мы должны были поддержать огнем наши пехотные части. Но на станции и рядом с ней – вообще не было никаких пехотинцев. Тишина страшная. Абсолютная! Тишина перед немецкой атакой, которую у нас не было шансов сдержать. Я даже сейчас не понимаю, как нам удалось выжить в тот день. Немцы обошли станцию. Находясь на перроне, мы еще и попали под огонь своих «катюш». В сентябре 1942-го сводный отряд дивизиона бронепоездов, 44 человека, был брошен на оборону перевала и ущелья Эльхотовы Ворота на высоте 3000 метров над уровнем моря. От звука выстрела сошла лавина. Огонь мы вели только снайперский, а немцы заваливали нас минами. На какое-то время нас просто забыли на перевале. Кончились продукты. Начался голод. За каких-то три дня я полностью сжевал ремешок танкошлема, а потом в течение двух дней во рту не было ни крупинки.

…Дивизион вышел из боя, и нас отвели на формирование в Беслан. Кто-то сказал, что рядом с вокзалом находится паточный комбинат, который собирались взорвать перед ожидаемым приходом немцев. Там стояли цистерны с патокой, похожей по виду и вкусу на липовый мед. Сначала на комбинат пошел комиссар дивизиона со своим ординарцем и принес два полных ведра патоки. Сходили и мы с Лагутиным разок. Принесли ребятам ведро патоки. Решили сделать еще рейс. Пошли без оружия, ведь до немцев было 15 километров. Вышли с проходной на пустынную улицу. Какая-то женщина подошла к нам и предложила четверть араки за ведро патоки. Лагутин потребовал еще бутылку. Внезапно появился невысокий кавказец в плаще, в полувоенной фуражке и шевровых сапогах. Наглая и самодовольная физиономия. «Спэкулируете?!» – закричал он. Мне показалось, что эта, начальственного вида, тыловая крыса намекает на мою национальность. Я психанул и хлестнул его наотмашь по лицу. Он только качнулся в сторону и сразу выхватил из-под плаща пистолет ТТ. Лагутин среагировал моментально и врезал кавказцу своим огромным кулаком. Кавказец неподвижно распластался на тротуаре. Я подобрал отлетевший в сторону ТТ. Под распахнувшимся плащом мы увидели у кавказца над левым карманом френча орден Ленина и значок депутата Верховного Совета. Мы испуганно посмотрели друг на друга и стали помогать подняться с земли приходящему в себя депутату. Вернули ему пистолет без обоймы. Депутат сразу вытащил из недр плаща запасную обойму, вогнал ее в пистолет и пронзительно заорал: «Ведяшкин! Взять их!» Из-за угла возник маленького роста толстый младший лейтенант с автоматом ППД на груди. Рядом с ним еще два автоматчика. Нас погрузили в кузов старенького «газика», депутат залез в кабину, а Ведяшкин и его команда разместились рядом с нами. Привезли в селение Брут. Депутат с Ведяшкиным зашли в какое-то каменное здание, и минут через десять нас завели в просторную комнату. У стола стоял огромный детина, ростом почти со Степана. Он был одет в шерстяной свитер и синие диагоналевые галифе. Сверкающие хромовые сапоги. На спинке стула висел китель. Петлицы с синим кантом с тремя «кубиками». Тогда это звание называлось старший сержант НКВД. Нам сразу стало ясно, куда мы попали – отдел военной контрразведки Закавказского фронта. Детина подошел к Степану и внимательно стал его разглядывать, словно удивляясь тому, что на свете есть кто-то крупнее его самого. А потом резко ударил Лагутина в голову. Степан отлетел к стене. Энкавэдист начал орать: «Что?! Спекуляции вам мало?! На первого секретаря обкома партии руку подняли! Ничего, вас трибунал быстро к стенке прислонит! У-у, бляди, девяти грамм на вас даже жалко! Я бы вас без всякого трибунала, своими руками бы удавил!» Отвели нас в другое помещение. Выпотрошили карманы, забрали документы и кисеты с табаком, сняли ремни и сорвали петлицы. Чьи-то ловкие руки сняли медаль с моей гимнастерки.