Горящая тень - [2]
– Уже седьмая. А ведь недавно отплыли, – произнес мужчина, сидевший по другую сторону от мальчика, которого укачало.
Нос у говорившего сломанный, вправлен криво. Карие глаза смотрят настороженно. Должно быть, много бед повидали.
– Почему акулы к нам привязались? – проныл мальчишка.
Мужчина пожал плечами:
– Если раб умирает, тело бросают за борт. Легкая добыча.
Щелкнул хлыст. Жирный надсмотрщик ударил мужчину по щеке.
– Не разговаривать! – рявкнул толстяк.
Кровь стекает рабу на бороду. Выражение лица осталось прежним, но что-то в его взгляде говорит: с удовольствием выпустил бы кишки из этого волосатого брюха.
Судя по Солнцу, корабль с рассвета держит курс на юго-восток – а значит, уплывает все дальше от Акии. У Гиласа зла на себя не хватает. Один раз зазевался – и все труды насмарку!
«Прости, Исси», – мысленно обратился он к сестре.
Знакомое чувство вины давит на совесть тяжелым камнем. У Гиласа сохранилось всего одно воспоминание о матери, и в нем она просит сына позаботиться о сестренке. Единственная просьба, и ту не выполнил!
Когда на Гиласа и Исси напали Вороны, мальчик увел их от сестры. Но потом Исси пропала. Гилас даже не знал, поняла ли она, что брат нарочно отвлекал черных воинов. Или думает, он спасал свою шкуру, а ее бросил?
С тех пор прошел год. Узнать удалось только одно: возможно, Исси в Мессении, западной части Акии. Прошлым летом Гилас сел на корабль, но судно сначала плавало с острова на остров, потом встало на якорь на севере, в Македонии. Слишком далеко…
Восемь месяцев Гилас брел через эту чужую, незнакомую землю. Крестьяне глядели на него как на врага, собаки злющие… Всю дорогу прятался и от тех и от других. Не с кем было даже словом перемолвиться. А с Исси не соскучишься: характер – огонь, с утра до вечера рот не закрывается… Но образ сестренки со временем поблек. Теперь даже лицо припомнить трудно. Это пугает Гиласа больше всего.
Должно быть, мальчик задремал. Разбудил его обеспокоенный ропот пленников – впереди земля.
В алом сиянии заката Гилас разглядел громадную черную гору, высоко вздымавшуюся над Морем и окутанную облаками. Верхушка почему-то плоская, будто какое-то божество снесло пик в припадке ярости. Внизу раскинулась гавань. Песок угольно-черный, по сторонам – изогнутые горные отроги. Бухта похожа на хищную пасть. Вот корабль проплыл между двух «челюстей». Кричат морские птицы, откуда-то доносится стук молотов. Даже пахнет здесь странно – как будто тухлыми яйцами.
Выгнув шею и уставившись на западный отрог, Гилас заметил на гребне дымящиеся костры. С противоположной стороны на крутом горном склоне возвышается массивная каменная стена, сплошь утыканная факелами – ни дать ни взять всевидящие очи. Наверное, крепость здешнего вождя. Из такого орлиного гнезда весь остров видно как на ладони. Здесь не спрячешься.
– Что это за место? – прохныкал все тот же мальчишка.
Лицо у мужчины с перебитым носом загорелое, но при виде берега он побелел как полотно.
– Талакрея. Нас отправят в шахты.
– Что такое шахты? – спросил Гилас.
Мужчина повернулся к нему, но тут надсмотрщик схватил мальчика за ворот и рывком поставил на ноги.
– Еще узнаешь. Тебе там до конца своих дней вкалывать.
Глава 2
– Что такое шахты? – снова спросил Гилас у мужчины с перебитым носом.
На этот раз он старался говорить потише.
Надсмотрщики беспощадно гнали пленников вперед. Вот они оказались на перекрестке. Две тропы ведут к горным отрогам-«челюстям», третья – вглубь острова, а четвертая обрывается у красно-рыжего холма, похожего на муравейник. Только вместо муравьев по склонам снуют полуголые рабы. Мужчины дробят ярко-зеленую руду, женщины и девочки промывают породу в стоках, маленькие мальчики перебирают камни. И все это под бдительным оком надсмотрщиков. А сверху рабы то входят, то выходят через зияющие в склоне дыры. Ни дать ни взять мухи, кружащие над раной.
– В шахтах добывают медь для бронзы, – пояснил мужчина с перебитым носом. – Сначала роют, пока не натыкаются на зеленую руду. Вырубают ее, дробят и жгут, чтобы медь вытекла наружу. А потом ее соединяют с оловом.
Мужчина кивнул на дымовую завесу над горным кряжем:
– Вот. Видишь печи? Кузнецы делают бронзу из меди и олова.
Гиласу стало не по себе. Он вырос в Ликонии. Тамошние крестьяне даже ячменное поле не вспахивают, пока не попросят прощения у Земли. А ведь от пахоты Ей никакого вреда: шрамы-борозды сходят быстро. А этот несчастный истерзанный холм изрубили сверху донизу. Такие раны не заживают.
Наконец пленников развязали. Надсмотрщик прошелся вдоль строя, разглядывая и оценивая каждого раба.
– Молотобоец, – буркнул он, и мужчину с перебитым носом увели. – Носильщик. Забойщик.
А когда дошел до Гиласа, даже раздумывать не стал.
– Паук.
Мальчишка постарше мотнул головой, давая понять, чтобы Гилас шел за ним. Вдвоем они полезли по красному щебню, усеянному осколками блестящего черного камня. Гилас сразу узнал обсидиан. Из него Вороны мастерят наконечники для стрел: прошлым летом Гилас вытаскивал такой из раны на плече. Мальчик сделал вид, будто споткнулся, схватил осколок обсидиана и спрятал в кулаке.
