Горящая колесница - [5]

— Ну, давай я тебя буду спрашивать, а ты отвечай. Как её зовут?

— Сёко Сэкинэ.

Хомма дал ручку Курисаке, чтобы тот написал имя иероглифами.

— Возраст?

— В этом году будет двадцать восемь.

— Служебный роман, значит?

— Нет, она работает в фирме моего клиента. Вернее, работала. С тех пор как Сёко исчезла, она и на работе не появлялась.

— А что это за фирма?

— «Офисное оборудование Имаи». Они занимаются оптовой продажей кассовых аппаратов. В последнее время стали сдавать в аренду, оргтехнику для офисов. Вообще-то, фирма малюсенькая — у них и сотрудников было всего двое.

— И она, значит, была одной из этих двоих. Вы давно познакомились?

Тут Курисака впервые задумался:

— Ну… Это было в позапрошлом году, то есть был второй год эры Хэйсэй. Да, точно, в октябре. Или нет, кажется, в сентябре, накануне осенних каникул. У нас с ней тогда было первое свидание.

Хомма записал себе: «1990 год, сентябрь». С тех пор как началось правление нового императора, а с ним — и эра Хэйсэй, он специально стал использовать европейское летосчисление.

На календаре двадцатое января 1992 года, — значит, с момента знакомства прошёл год и примерно четыре месяца. Не поспешили ли они с женитьбой? Хотя, в принципе, для такого рода отношений стандартный отрезок времени.

— И у вас уже состоялась помолвка, верно?

— Да, в прошлом году, в Рождественскую ночь.

Хомма невольно заулыбался: надо же, как романтично!

— Это была официальная помолвка, с обменом подарками?

Курисака замялся:

— Нет, мы только друг другу дали обещание. Но кольцо я ей подарил.

Хомма продолжал писать, лишь мельком взглянув на молодого человека.

— Родители были против?

Курисака вяло кивнул.

— Твои родители? Или её?

— Мои, Сёко ведь круглая сирота.

— Да что ты!..

Ещё такая молодая, всего двадцать восемь лет, а уже..

Такое редко случается.

— Она была единственным ребёнком в семье. Когда училась ещё в начальной школе, умер отец. У него была какая-то болезнь, но она про это никогда подробно не рассказывала, говорила, что ей трудно об этом вспоминать.

А года два тому назад не стало и матери.

— Тоже болезнь?

— Нет, вроде бы авария.

«Родители погибли», — написал Хомма под именем Сёко Сэкинэ.

— Значит, она жила одна?

— Да. Квартира была в районе Сугинами, в квартале Хонан.

— А родом она откуда? Ты её спрашивал?

— Вроде бы из Уцуномии. Но я уже говорил, отец у неё умер, когда она была ещё совсем маленькая, так что она росла в бедности, родня не помогала… В общем, у Сёко никаких хороших воспоминаний с этим местом не связано. Она говорила, что ни за что бы туда не вернулась, и почти никогда не рассказывала об Уцуномии.

— Ну а хоть с какими-то родственниками у неё сохранились связи?

— Нет, что вы! Она одна-одинёшенька, моя Сёко.

Её имя и то, что она «одна-одинёшенька», он произнёс с каким-то нажимом. Как будто исподволь настаивал на том, что он — её единственная опора.

— Ты знаешь подробности её биографии?

Лицо молодого человека стало неуверенным.

— Я только знаю, что она закончила местную школу в Уцуномии, а потом сразу перебралась в столицу… Когда встречаешься с девушкой, разве думаешь о том, какое у неё образование, или о том, где она раньше работала? — добавил он, словно оправдываясь.

— Разве? — серьёзно переспросил его Хомма. — По-моему, наоборот, слукавишь, если скажешь, что для тебя это ничего не значит.

Теперь Хомма начал припоминать. Всё же Тидзуко нет-нет да и рассказывала кое-что. Кажется, в семье двоюродного брата Тидзуко очень уж носились со своей принадлежностью к элите и всегда слишком много внимания уделяли разным послужным спискам да аттестатам. Даже среди родственников они этим выделялись. Когда Тидзуко выходила замуж за Хомму, ей тоже изрядно досталось. Мол, с полицейскими известное дело: если не карьерист, то никакого будущего.

Сам же этот двоюродный брат закончил престижный университет, устроился на работу в солидную фирму, затем благодаря покровительству начальства женился на дочери члена правления партнёрского предприятия. Хомме такие пройдохи всегда были не по нраву, но то, что у них есть своя логика, он отрицать не мог. Наверное, и жена у этого двоюродного так же смотрит на жизнь. А Курисака — их сын. Скорее всего, это на него повлияло.

Хомма не сводил глаз с молодого человека, отчего тому, видно, стало не по себе: он опустил глаза, взяв в руки кофейную чашку. Кофе уже совсем остыл, и на поверхности появилась тонкая молочная пенка.

— Я мнения родителей не разделяю. — Он поставил чашку обратно и сердито продолжил: — Если у женщины хороший характер и я для себя решил, что могу создать с ней семью, то такие пустяки, как образование или место работы, не имеют для меня никакого значения.

— Это отнюдь не пустяки, — спокойно возразил Хомма. — Ты погорячился. Так думать — тоже заблуждение, только иного рода.

Бормотания радио было больше не слышно. Видно, Сатору вышел из ванной. В тишине голос Хоммы разносился особенно звучно.

— Выходит, твои родители считали, что Сёко тебе не пара.

— Да…

— Ты показывал им Сёко?

— Да, только один раз, прошлой осенью.

— Ну и как это было?

— Даже переговоры по урегулированию ситуации в Камбодже завершились дружелюбнее.