Горячий угон - [6]

Но виду он не подал, вышел, не доезжая до шлагбаумов: вокруг них много видеокамер натыкано, расплатился с водителем – тот про миллион забыл и взял сто пятьдесят рублей, только чтоб быстрей отвязаться. Потом перешел дорогу, прошел мимо кафе «Полет», отметив, что повторяет одни и те же отрезки пути – при его профессии это недопустимо. Правда, сегодняшние повторы незапланированные, случайные, а это меняет дело: их невозможно было предусмотреть!

Осмотрел стоянку такси – там было всего три машины, водителя, который вез его недавно, здесь не было, это хорошо. Он сел в первую.

– Давай на Музыкальную площадь, – скомандовал он, устроив пакет между ног.

И когда машина тронулась, подумал, что снова повторяет один из отрезков сегодняшнего дня. Дождь тоже повторялся – то прекращался, то начинался снова. Это какой-то знак: что-то еще должно сегодня повториться…

* * *

В магазин второй раз Гаврош не заходил: прошел мимо, спустился на квартал вниз, в сторону реки, сквозь отогнутый лист в глухом металлическом заборе протиснулся на огороженную территорию и оказался в «шанхае» – голимой трущобе, где саманные домики казались дворцами. Основной жилищный фонд был слеплен из чего попало и как попало: из оклеенных клеенкой листов фанеры и ДВП, из деревянных каркасов, обтянутых рубероидом, обитых проржавевшими листами бывшего в употреблении кровельного железа или шифера, – короче, всем, что удавалось собрать на местах сноса старых районов… Имелись и деревянные домишки из старых досок или разобранных железнодорожных контейнеров. Пожарная безопасность при местном строительстве жилья, а тем более его эксплуатации, не соблюдалась, поэтому то тут, то там чернели следы пожарищ… Вдоль узких извилистых улочек текли арыки – как в Средней Азии, с той разницей, что здесь они заменяли не водопровод, а канализацию, и давали соответствующий запах.

Он пробирался по жужелке – золе и шлакам сгоревшего угля, которой вместо асфальта были усыпаны раскисшие тропинки между домами. Гаврош не любил сюда ходить, но здесь жил Серюня – его старый знакомый, можно сказать, друг. Дружба строилась на том, что он умело использовал страсть Серюни к зеленому змию, а тот, за небольшую плату, охотно исполнял мелкие необременительные поручения: принести, отнести, передать, снять квартиру, пустить переночевать… Серюня ему настолько доверял, что даже ключ от своего саманного дворца оставлял в треснутом пеньке у крыльца. Брать в доме всё равно было нечего, тем не менее это крыша над головой.

Несколько раз Гаврош здесь отсиживался, а однажды прожил почти неделю. Надо сказать, что в хибаре было непривычно чисто – врождённую тягу к порядку у бывшего интеллигента зелёный змий так и не убил до конца. А главное – посторонние сюда редко заглядывали. Местные же любопытством не отличались – каждый копошился в своём микрокосме, отделённом от остальной вселенной старыми штакетниками.

Серюня оказался дома, Гаврош понял это ещё на улице – по зловонному запаху жареной селёдки, идущему из открытой настежь двери и перебивавшему запах «арыка». Или добавлявшемуся к нему. Символическая калитка символически запиралась на деревянную щеколду-пропеллер. Символический сторож Мухтар, увидев гостя, спрятался в будку, и это свидетельствовало о наличии памяти даже у беспородных собак: когда-то Гаврош ударил его ногой по морде. Незванный гость прошёл через довольно просторный двор и без лишних церемоний вошёл. Хозяин, окруженный сизым чадом, колдовал у электроплитки в проходной кухоньке.

– Выключай! – сказал Гаврош. – Навонял, не продохнёшь… Небось за электричество много накручивает?

– Привет, Наполеон! – оживился повар, безуспешно пытаясь разогнать рукой дым и вонь. – Мы же не платим – у всех жучки!

– Привет, привет от старых штиблет… Уноси отсюда свою рыбу! Собаке отдай!

– Да Мухтар такое и не будет, он у меня привередливый!

– Уноси, говорю! Выбрось в вашу говнярку – я нормальную жратву принёс, – Гаврош поднял туго набитый пакет.

– Хорошее дело! – обрадовался Серюня. – Только выбрасывать не буду, в сарай отнесу. А то знаешь – сегодня густо, а завтра – пусто!

Он подмигнул, выдернул штепсель из раздолбанной розетки, снял с плиты сковородку с мелкой рыбешкой ржавого цвета и вышел во двор.

Гаврош взял из выдвижного ящика стола кухонный нож и прошёл в комнату. Здесь, за занавеской на межкомнатном проёме, дышать было легче. Он открыл окно, залез в шкаф за посудой, выставил на покрытый клеенкой стол водку, разложил по тарелкам нарезку, сало и колбасу, вскрыл консервы – шпроты, сайру, гусиный паштет, раскромсал на четыре куска курицу. Вернувшийся Серюня ахнул.

– Ничего себе, ты развернулся! Да это целый банкет! В честь чего такой размах?

– Заработал, вот и решил с другом отметить, – сказал Гаврош, разливая по стаканам водку – Серюне половину, себе – четверть.

– За дружбу!

Они чокнулись и выпили. Потом набросились на еду: Гаврош проголодался, а Серюня тем более: он жил впроголодь и давно не видел таких разносолов.

Гастрономическое изобилие быстро убывало, а водка – еще быстрее, хотя Гаврош после первой порции пил только томатный сок.