Горячий август - [8]

Алене хочется с кем-нибудь поделиться своими мыслями, услышать в ответ ласковое слово сочувствия…

Пусть бы та ночь была не такой светлой, не такой красивой. Пусть не было бы мигалок-звезд, пусть бы не так светил месяц! Может, не жгла бы так сердце тоска по счастью, по молодости, что незаметно ушла за годы войны…

У соседей закричал петух, а Алена все думала о своей жизни — вспоминала молодые годы, Андрея, товарищей по партизанской роте, Мартина, таким, каким он был, когда командовал партизанами. "Заснуть бы. Скоро рассвет, хоть на часик бы глаза закрыть перед работой!"

Но сон, как и раньше, не приходил. Ее охватили тревожные, мысли о бригаде, о жатве, с которой нужно было управиться как можно скорей. В тишине бессонной ночи снова вспомнились все обстоятельства разговора с Настей, несправедливого и тяжелого, и сердце защемило, сжала горло обида…

* * *

Мартин сидел на телеге, свесив ноги, и нетерпеливо покусывал сухую травинку, вытащенную из сена. Он несколько раз подымал голову, оглядывал улицу, но Насти не было видно.

Телега, на которой он сидел, стояла около забора во дворе МТС. Лошадь, привязанная вожжами к столбу, лениво теребила сено. Она стояла в тени под старым развесистым тополем. Мухи и слепни не давали лошади покоя, атакуя ее со всех сторон, и Мартин время от времени соскакивал с телеги, чтоб отогнать их.

На большом дворе, испещренном следами гусениц и автопокрышек, кроме Мартина, никого не было.

Мартин и Настя приехали в город вместе. Ему нужно было в МТС договориться, чтобы через два дня в колхоз прислали молотилку. Набралось немало и других дел.

А Настя приехала встречать своего мужа Павла. Он прислал из Бреста телеграмму, что сегодня приедет, и Насте хотелось встретить его на станции.

Уже давно пора было ехать, а их все не было.

"Может, поезд опоздал, — подумал Мартин, — иначе чего бы они задержались?"

Павел и Мартин когда-то были товарищами. Расстались они еще до финской войны…

Мартин вспомнил, что ему так и не пришлось побывать на свадьбе друга: Павел женился, приехав из части в двухнедельный отпуск, а Мартин в это время служил в пограничных войсках на Карпатах.

"А давно ж таки мы не видались. Почти семь лет! Теперь, наверно, не сразу узнал бы Павла, если б привелось встретить где-нибудь", — подумал, закуривая, Мартин.

Мысли его незаметно вернулись снова к делам, к событиям последних дней. Он вспомнил о случае на "Далеком поле", ссору между Настей и Аленой, соскочил с телеги и начал нетерпеливо расхаживать взад и вперед, бросая частые взгляды на дорогу.

"Кто ж это тот ячмень потравил? Не может быть, чтобы Алена подбила на это кого-нибудь. Лихо его ведает, как это случилось". Он пожалел, что вчера не успел разобраться в случившемся на "Далеком поле".

Настя пришла одна. Мартин, увидев ее, сразу стал собираться в дорогу. Перевязал веревки в задке, подложил под сиденье сено, начал запрягать лошадь. Когда Настя подошла, он подтягивал чересседельник.

— Почему одна, кума? — Мартин в шутку всегда называл Настю «кумой».

— Не приехал. Должно быть, задержали.

— Навряд, может, где на пересадке замешкался… Садись!

Он попридержал коня, пока Настя, подобрав край широкой юбки, усаживалась.

Сам он не сел, а, прихрамывая, пошел рядом с телегой, держась одной рукой за край телеги, другой за вожжи. Потом уже, когда железные шины колес загромыхали по каменной мостовой, подскакивая на каждом булыжнике, он подсел к Насте. Та сверкнула черными глазами, хотела, видно, сказать что-то и, не сказав, затихла. Брови ее удивленно поднялись.

— Ты что это, как мышь на крупу, надулся? Смотри, людей настрашишь. А то еще, чего доброго, как бы копь не испугался. Разнесет.

Она засмеялась. Блеснули ровными рядами белые зубы.

"Красавица какая! — удивился Мартин. — Вот и войну пережила и сколько перетерпела, а всё как дивчина. Никогда не увидишь ее с опущенной головой — смеется, озорует… Без присказки и о лавки не свалится!"

— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил он.

— А что? — усмехнулась Настя. — Купить хочешь? Не купишь. Денег не хватит.

— Смотрю я на тебя: и годы к тебе "е пристают. Как с гуся вода. До ста лет все будешь молодухой ходить. Не то, что Алена. Та за войну на двадцать лет состарилась.

— А что мне! — в черных глазах Насти блеснули смешинки. — Лягу не мята, встану не клята… Чего ж мне стареть? В колхозе ведь тоже ме. ня за работу мою не корят, — весело ответила о. на и задорно посмотрела на Мартина.

Председатель не ответил. Подвода выехала с поля. Колеса тихо и мягко катились по пыльным колеям. Вдоль дороги тянулись сады, огороды, ягодники.

— А как ты думаешь, — вдруг снова обернулся к Насте Мартин, — почему я насупился?

— А кто ж тебя знает? Тебе /к как будто видней.

— Видней-то видней, правда. А ты всетаки догадалась бы, если бы сколько-нибудь подумала. Может статься, у председателя от лени поясницу ломит? А может, он тревожится, что на поле ячмень осыпается, а тут разлад, ссора между двумя бригадами?

В полукилометре дорога поворачивала направо. От поворота она была обсажена густым березовым молодняком. Когда.

Мартин и Настя подъехали к повороту, из, за придорожных деревьев показалась подвода, нагруженная мешками. За ней вторая, третья., четвертая.