Горячие моторы - [92]

Лишь одна мысль держала нас на ногах: добраться до железнодорожной станции, сесть на поезд, любой ценой. Мы уже поковыляли вперед прямо в грязных бинтах, когда перед дверью медицинского сборного пункта остановился пустой грузовик. Тем временем к нам подошли и другие раненые, и, наконец, появилось несколько санитаров. Несмотря на страх не успеть, у всех хватило здравого смысла не толкаться у грузовика. Поэтому посадка пошла довольно быстро, и полностью загруженный грузовик понесся к железнодорожной станции.

– Постарайтесь сесть в поезд. Мы не сможем вам помочь, нам надо возвращаться за остальными! – прокричали нам санитары и унеслись на грузовике.

Перед нами стоял немецкий скорый поезд! Один лишь вид ряда вагонов был словно приветом из дома! Как будто строгая официальная надпись немецкой государственной железной дороги на вагонах говорила: «Добро пожаловать!»

Как давно мы в последний раз видели немецкий поезд? «Добро пожаловать!», впрочем, ограничивалось лишь этим. Вагоны были настолько набиты ранеными, что мы не могли вообразить, куда там воткнуться пресловутой иголке, уже не говоря о нас. Стеная от боли, мы, толкаясь и распихивая друг друга, прокладывали себе дорогу к вагонным поручням. Не было никакой враждебности из-за того, что нам никто не помогал. Люди были стеснены настолько, что, стоя в проходах, не могли пошевелиться. Но люди лежали не из нежелания встать. О нет! Просто у них были настолько тяжелые ранения, что они заслуживали большего внимания…

В конце концов нам с огромным трудом все же удалось отыскать себе местечко. С отмороженными больными ногами нам пришлось стоять!

В купе невозможно было пошевелиться. Мы стояли там, где удалось встать, нравилось нам это или нет. Можете себе представить, что настроение в поезде царило отнюдь не радостное. Голод (мы уже успели забыть, когда в последний раз ели), холод и вши. То были худшие часы в моей дотоле славной военной карьере!

Вернер полдороги провисел в проходе соседнего купе, а меня прижали к солдату, который уперся окровавленными бинтами культи руки в мое плечо, чтобы никто не толкнул ее. Естественно, в этой плотно сжатой человеческой массе ни о какой медицинской помощи не могло быть и речи. Раненые все время стонали от боли.

– Пожалуйста, можно мне кусочек хлеба? – стонал совсем молоденький, больше походивший на мальчика рядовой солдат. Он лежал прямо у меня в ногах. Несмотря на холод, пот ручейками катился по его лбу, и никто ему не мог помочь. Вернер вынул из кармана раздавленную плитку шоколада и протянул мальчишке. Тот посмотрел с благодарностью, и на некоторое время стало тихо.

Если бы только поезд отошел! Но он, словно пригвожденный намертво, продолжал стоять в течение многих часов, а звуки боя уже раздавались из поселка. И лишь стоическое безразличие или последние остатки укоренившейся дисциплины не позволяли солдатам нервничать. Они покорились, почти безучастно, своей судьбе. Наконец толчок сотряс вагоны. На мгновение стало удивительно тихо. Я посмотрел на Вернера. С гримасой на лице, по всей вероятности выражавшей усмешку, он оглянулся на меня. Должно быть, то же выражение он увидел и на моем лице. Мы поехали! Внутренне я уже смирился с тем, что мы никогда отсюда не уйдем и что русским придется взять на себя ответственность за несколько сотен больных и раненых. Теперь, когда поезд тронулся, у меня зародилась робкая, очень робкая надежда на благополучный исход. Прошло около часа. Стоны и крики раненых не давали говорить. Я больше не чувствовал ног. Казалось, будто тело начиналось с живота. Во всем поезде воцарилась полная летаргия. Но мы ехали, и только это имело значение! По какой-то причине не работало отопление. Ветер от движения беспрепятственно дул через грубо заколоченные досками окна. Даже при том, что мы теснились как сельди в бочке, нам было ужасно холодно, но какое это имело значение? Главное было то, что мы уходили от катастрофы, которая разыгрывалась в районе станции отправления.

Наконец, по прошествии многих часов, поезд остановился на маленькой железнодорожной станции. Немного вытянув шею, я смог разглядеть полоску платформы. Но я увидел больше; увидел, как первых умерших просто выбросили из окон. Тяжелораненых, с ранениями в живот и подобными, уложили в купе. Сами они не могли этого сделать, для них это было слишком трудно.

После третьей остановки стало посвободнее, поскольку все больше и больше умерших выбросили из поезда. С огромным трудом мы с Вернером на коленях переползли в купе. С помощью еще одного товарища я поднял Вернера на багажную полку, а сам забрался на скамью. Это была удача для наших ног!

Поезд с печальным грузом шел еще в течение трех дней. Боевых товарищей, умерших в пути, оставляли на каждой пройденной станции. Первая медицинская помощь была оказана только в Варшаве. К сожалению, для половины из отправившихся в путь на этом поезде это оказалось уже слишком поздно. Одновременно большую часть раненых, которым требовалась неотложная помощь, сняли с поезда и распределили по окрестным госпиталям. Поезд с остальными продолжил путь. С первыми лучами рассвета мы пересекли старую немецкую границу. Мы были в Германии!