Горячее лето - [17]

— Лей, Иван, на равных.

Березов не давал ходу мрачневшему после каждой выпитой порции Агафоненко, заставлял его закусывать. Березову хотелось узнать, как понимает жизнь инженер Карпов и что он собирается в этой самой жизни сделать. И как бы философски он ни начинал, разговор сползал к Степному, к сегодняшним и завтрашним бедам. Мироненко говорит — в соревновании гвоздь. Положим… Да ведь простои без ножа режут! Опыт Костюка распространяй… А я не знаю, кто такой Костюк, и не пойму, чем он дышит. Музыкой, небось… Хазаров бьется, как рыба об лед, а с какой стороны его подпереть? С моей «вершины» не ахти как много видно. И вообще в жизни вершина всегда должна быть впереди…

Карпов говорил про поток, говорил с опаской и с энтузиазмом. Надо, а страшно. Собственно, знания по организации строительства были чисто книжными, кабинетными. Как подумаешь о ломке, бросает в жар и в пот. А вдруг…

Березов возражал. Он не любил, не признавал этого «а вдруг…» Надо верить в вершины! Коли знаешь, коли умеешь — верь!

В разговор вмешивался Агафоненко, порядочно захмелевший.

— А я не верую! Я, механик, жестянщиком в самой задрипанной артели работаю. И нет мне из нее дороги. В танке горел — не сгорел, а в этой артели киянкой день-деньской молочу, как сосунок-несмышленыш…

Борода! Борода скрывала на лице Ивана Агафоненко следы жестоких ожогов. Карпов смотрел на сержанта своей саперной роты, такого знакомого, почти родного человека и боялся выдать сочувствие — обидится. А тот с запальчивостью, с вызовом кому-то говорил о том, как невесело «в этаком виде» к любимой жене явиться… И к девчонкам — дочкам, которые знали его только по карточкам. А вы не читали, поди, рассказы Ивана Сухарева? Прежде думалось: сочинил Алексей Толстой придумку. Ан, нет: в обгорелую солдатскую шкуру он влез. Жена… Мировая жена… Неделю на руках носила. Выпил маленько, пришел домой, съел весь хлеб. Дети не плакали, плакала жена…

— А что, Иван, если бы ты к нам, на Степной? Механиком, а?

— Да меня ж с трех мест за это самое… — он сделал выразительный жест, — выгоняли.

Наступило неловкое молчание. Вошла хозяйка, в момент навела на столе порядок, присела.

— Что ж вы в праздник, — она тепло улыбнулась, — простите за попрек, носы повесили? Поди, Иван на судьбу-индейку жаловался? — Она повернулась к Карпову и со сдержанной гордостью сказала: — Чего-чего, а жалоб я от своего никогда не слышала.

И подумалось Владимиру, что этого «своего» она любит просто и крепко, на всю жизнь.

XIII

Днями Карпов, как обычно, бегал, увязывал, утрясал, вечерами работал. Чаще всего — в технической библиотеке. Он измотал мать поисками не только своих, но и английских и немецких журналов. Он замучил переводчицу с английского (в немецком тексте с помощью рисунков разбирался сам). Особенно интересовали его сведения по строительству шахтерских поселков. Зазвал один раз к себе Федора Костюка, развернул перед ним свои находки, но, к сожалению, они Костюка не тронули.

Мать ворчала, мать гнала его в кино. Два-три раза он водил в кино Маню Веткину, но стихов ей, как в тот милый «чайный» вечер, не читал. Кое в чем она помогала ему, однако нагружать ее он стеснялся.

— Володя, ты ненормальный, ты сухарь-человек, — как-то в сердцах сказала ему мать. — На тебя жаловалась переводчица. Ты даже ко мне невнимателен.

— Мама, прости, переживи! Я пошел ва-банк.

В контору он приходил редко, в большинстве случаев со спорными, конфликтными вопросами. Семкин не осмеливался больше его останавливать. Владимир прошел прямо во вторую комнату, но Хазарова там не оказалось. Видно, начальник совсем перестал бывать в своей канцелярии.

Платон Петрович ходил по карповскому участку. Он «поддавал жару» Егорову; за что — в ливне сердитых слов Владимир не смог разобрать. Увидев Карпова, Хазаров сверкнул на него глазами, но брань оборвал.

— Обратите внимание, прораб (с недавних пор «молодой специалист» был обращен в «прораба»), у вашего Егорова многие рабочие нормы не выполняют.

Хазаров был возмущен, как обычно, всей душой. Растерянный Егоров стоял молча, не в силах противостоять натиску начальства.

— Платон Петрович, — Карпов пошел за начальником, — хочу с вами посоветоваться.

— Идемте в контору, — настороженно покосился Хазаров. — Там мне легче с вами разговаривать. Ха-ха, стены помогают!..

В конторе начальник грузно опустился на свое место за столом, устало потирая ладонями лоб. Владимир сел напротив.

— Что же, прораб… переворот задумали?

— Задумал, Платон Петрович.

Хазаров не поднимал глаз от стола.

— Слышал, слышал. Слухами земля полнится. Значит, скоростные поточные методы?

— Пора, Платон Петрович. На передовых стройках уже…

— Осмелюсь заметить: слишком наивно смотрите на серьезные вещи.

Хазаров выглядел спокойнее, чем обычно. Это вселяло надежду в Карпова. Может быть, он не разгадал, не разглядел Хазарова как следует? Это же такой человек, которому один раз покажи чертежи дома — он по памяти возведет все здание.

— Что же вы обо мне думаете, Карпов? — Не ожидая ответа, продолжал: — Вы считаете: Хазаров так себе… суховатый хозяйственник, по уши увязший в повседневные дрязги, разменявшийся на копейки, не видящий дальше своего носа… Так? — Он повысил голос, но ответить снова не дал. — Вы думаете, мне Степной менее дорог, чем вам? Забываетесь, прораб. У Хазарова сердце в груди бьется, может быть, громче, чем у вас, когда он смотрит, как подымается дом… Новый дом!