Горячая купель - [78]

Страшный этот рассказ взбудоражил солдат. Они начали спорить. Одни доказывали, что лучше смерть, чем такое унижение; другие утверждали, что безрассудная смерть никому не нужна, если этой смертью ничего не достигается, что на руку фашистам, что Земельный не дожил бы до дня победы и не был бы теперь здесь.

Неизвестно, чем бы кончился этот спор, но тут от подъезда послышался голос Таранчика:

— Товарищ лейтенант, задержанного с линии доставили!

Выходя из сада, Володя взглянул на задержанного и опешил: что за наваждение! Соловьев вел точно такого же человека, какой стрелял в Грохотало несколько часов назад: те же кривые ноги, тяжелый торс и бычий взгляд... Да ведь это — Густав Карц! Как и раньше, был он без головного убора, жесткие темные волосы торчали в разные стороны. Увидев лейтенанта, он впился в него недоумевающим взглядом и резко замедлил шаг, так что Соловьев наткнулся на него сзади.

Поравнявшись с Таранчиком, пленник неожиданным ударом в лицо сшиб его со ступенек, а маленького Соловьева опрокинул при развороте, будто бы шутя. Таранчик, быстро придя в себя, вскинул автомат, Грохотало остановил его.

Густав Карц, выскочив со двора, свернул с дороги в поле и побежал к линии. Таранчик отмеривал саженные шаги во всю длину своих ног, но расстояние между ним и Карцем сокращалось медленно. Соловьев отстал. А Грохотало и со двора не выбежал, почувствовал острый прострел в пояснице: падение с коня не прошло даром.

Беглец все время оглядывался на погоню через правое плечо — так ему удобнее было, но он не видел, что сзади, несколько левее, бежали солдаты. Они перескочили через невысокий забор сада и теперь были ближе к Карцу, чем Таранчик. Кто-то из них крикнул — Карц обернулся на крик и выстрелил, но пуля никого не тронула, никто не убавил шага.

Безоружные солдаты уже настигали бандита. Карц судорожно рвал кожух пистолета — выстрела не получалось. Тяжелый парабеллум полетел навстречу подбегавшему Таранчику. Тот успел закрыться автоматом и со всей яростью бросился на Карца. Подоспевший Земельный заломил руку бандита и ловко посадил его на землю.

Все это произошло так быстро, что приотставшие солдаты добежали до места свалки, когда Карц уже сидел на земле и затравленно озирался.

— Ишь ведь, осел! — громко возмущался Таранчик. — Еще и после войны покушается на единственную жизнь ефрейтора Таранчика.

— Какой же это осел? Это настоящий крокодил, — возразил, подходя, лейтенант. — Соловьев, почему перебежчик не был разоружен сразу при задержании?

— Так мы и не подумали... Он даже не пытался бежать или сопротивляться. Такой смирный был...

Соловьев, конечно, понимал свою ошибку, но служба на линии для всех — дело новое, а ошибки во всяком новом деле, видимо, неизбежны. Бдительность солдат особенно усыплялась тем, что большинство задержанных — мирные люди — не имело при себе не только оружия, но даже перочинных ножей или лезвий для бритвы.

Когда Густава Карца привели в комнату, он тяжело опустился на стул и, не дожидаясь вопросов, заявил:

— Можете расстреливать сразу: я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.

Но это не был мужественный вызов. Карц походил теперь на побитого пса, рычащего от страха. Он хорошо помнил законы военного времени, знал, чем платили гитлеровцы советским людям за малейшее непослушание.

— Откуда вы взяли, что вас собираются расстреливать?

— Такова воля победителя.

— Странная самоуверенность. Вы забываете разницу между фашистской и советской армиями, — подчеркнуто спокойно говорил лейтенант. — Ни расстреливать, ни даже допрашивать я вас не собираюсь. Мне только не понятно, куда вы девали патроны?

— Какие патроны? — удивился Карц.

— Пистолетные.

Карц недоуменно передернул плечами, вывернув нижнюю губу и вытаращив глаза.

— Вы не понимаете вопроса? Хорошо, я задам его иначе, понятнее. Один патрон из вашего пистолета израсходован только что на солдата, другой — на меня, третий — на вашего собственного сына и на вашу любовницу. Так?

Лицо Густава прояснилось. Он согласно кивнул.

— Там, кажется, на двоих одного патрона хватило?

— Да.

— Где же остальные патроны из обоймы?

— А их и не было, господин лейтенант, — оживился Карц. В его глазах даже мелькнула какая-то надежда. — Этот пистолет давно у меня валялся, в нем было только три патрона.

Этому нельзя было поверить: не из-за трех патронов хранил он пистолет, подвергая себя опасности, так как был издан строжайший приказ о сдаче всех видов оружия.

Володя «согласился», однако, с этими доводами, чтобы продолжать разговор.

— А почему вы избрали именно этот участок для перехода через линию? Ведь в районе Грюневальда — ближе и удобнее: лес, а здесь открытое место.

— Я считал, что полицейские рассудят так же, как вы, и пошлют погоню за мной именно в том направлении, — прохрипел Карц и, откинувшись на спинку стула, повеселевшим голосом продолжал: — Не мог же я думать, что судьба сведет меня с вами в один день два раза! О, если бы я знал, что встречусь с вами здесь, то обошел бы это место за сто километров!

— Ну, а если бы я не знал вас?

— Тогда я мог бы сойти за самого обычного немца, какие переходят линию десятками. Именно за такого меня там и приняли, у самой проволоки.