Горячая купель - [69]

Вскоре у высокого штабеля заготовленного леса бойко застучали топоры, завизжали пилы.

Работа спорилась. Но ускоренный переход и срочное дело здорово вымотали солдат. Особенно это заметно было на Фролове. Написав донесение об исправности моста, хоть и работа далеко еще не была закончена, Грохотало подозвал Фролова и приказал доставить бумагу в полк на коне: отдохнет человек в дороге.

Но солдат явно не обрадовался такому обороту дела. Засунув донесение (чтобы не помять) за пазуху, он неуверенно пошел к лошадям, привязанным у повозки. Однако чем ближе подходил к ним, тем больше замедлялись его шаги. Не дойдя до ближнего коня шагов пять, Фролов обернулся к взводному, несмело спросил:

— Товарищ лейтенант, а они н-не того... не лягаются?

— А это у них спросить надо.

— Разрешите мне, товарищ лейтенант, — вмешался солдат Карпов. — Его не то что конь — курица залягает. Это же скульптор!

— Да... если можно, — просительно заторопился Фролов, пятясь от повозки. — Лучше я буду носить бревна, только бы не эта прогулка...

— А вы что — действительно скульптор?

— Нет, он шутит, — застенчиво пояснил Фролов. — Я только готовился стать скульптором... А верхом никогда не приходилось ездить...

— Карпов, берите донесение — и быстро в полк, — распорядился Грохотало.

Этот энергичный парень с первого дня понравился взводному тем, что умел делать все необходимое в солдатской жизни. В сырую полночь на привале никто раньше него не разожжет костер. Надо ли сплести мат или ушить гимнастерку кому-то, или старшине понадобится сделать лишнюю полку в каптерке — всегда звали Карпова, и он выполнял все, как знакомое дело.

Не успел взводный вернуться к мосту, а Карпов проскакал уже весь косогор, мелькнул между соснами на вершине холма и скрылся за перевалом.

Вскоре настил на мосту был уложен и делались перила. Забив последний костыль, Таранчик вышел на середину моста и, почесывая затылок, с усмешкой произнес:

— Эх, а красной ленты мы не захватили, чтоб торжественно мост открыть.

— Сойдет и без ленты, — отозвался Земельный, лишь бы никто из-за твоей работы не провалился.

— Э-ге, хлопче, когда б ты видал тот костыль, что я сейчас вбил, то такой бы глупой мысли в тебе не было. А теперь, хлопцы, пока наши сюда дотопают, мы еще и Михея прижать успеем.

«Прижать Михея» на языке Таранчика — поспать.

Отдыхать солдаты собрались на мосту — здесь было суше, чем на траве или на земле. Все дружно закурили.

Тихо и торжественно стоял умытый лес. Тучи разошлись, небо очистилось, но солнце спряталось уже за горизонт. В мокрой одежде было довольно свежо и даже зябко. Под мостом, глубоко в ущелье, слышалось однообразное журчание ручья. От усталости или от этой неуютности, что ли, или от того, что после горячей и нужной работы вдруг наступило промозглое безделье, — солдаты как-то сиротливо притихли. От этого журчание ручья казалось печальным, и редкая перекличка птиц настраивала на минорный лад. А молчание, чем дольше оно продолжалось, тем более становилось тягостным. Взводный соображал, чем бы подбодрить солдат. Может быть, развести костер?

— А что, хлопцы, — вдруг громко сказал Таранчик (он сидел на перилах моста, держа в руке «козью ножку», рассчитанную по меньшей мере на полчаса). — А что, хлопцы, когда б хоть с полземли... Да нет, лучше уж со всей земли взять бы да собрать всех людей, великих и малых, мужского и женского пола, да все б то — в одну купу? — Таранчик умолк, сосредоточенно потянул из «ножки» дым, пустил кольцами и состроил глуповато-серьезную мину.

— Тогда б что? — в тон спросил Колесник.

Таранчик задумчиво глянул куда-то в верхушки сосен и деловито продолжал:

— А получилась бы велика-превелика людина. — Он, сделал значительную паузу. Все молчали. — Да собрать бы все горы и горки, велики и малы — да в одну купу...

— Тогда б что? — вторил Колесник.

— Тогда б получился великий-превеликий бугор. Вот что! Да собрать бы все реки и речки, моря и океаны, озера и ручьи — да в одну купу...

— Ну?

— Вот тебе и «ну». Получилась бы велика-превелика лужа. — Таранчик поскреб в затылке и продолжал без тени улыбки. — А еще, хлопцы, собрать бы все леса и лесочки, все дерева, велики и малы — да в одну купу...

— Ну?

— Что «ну»? Получилась бы велика-превелика палка! Во!

— Да зачем тебе собирать все это?

— А вот зачем. Послать бы ту велику людину да на тот великий бугор, да дать бы той людине в руки ту велику палку. Ка-ак бы р-размахнулась та велика людина да ка-ак г-гекнула б по той великой луже!

— Тогда что?

Тут Таранчик откинул голову назад, закатил глаза и хлестко закончил:

— Эх бы и... б-булькнуло!

Над ущельем покатился дружный смех. А рассказчик, сидя на перилах, спокойно пускал колечки дыма...

И уже не слышно журчание ручья, казавшееся печальным, и птицы будто веселее стали пересвистываться, не видно грусти на лицах. Как немного, оказывается, иногда надо, чтобы поднять настроение! А ведь и рассказана-то была сущая глупость. Но никакие самые умные слова не пригодились бы так в минуту грусти, как эта шутка.

— Ну, а теперь хоть убейте — ничего не расскажу больше, заявил Таранчик и уткнулся в поднятый воротник шинели, показывая, что собирается задремать. Но все знали, что он не дал бы загрустить, не замолчал бы, если б не заслышал приближения колонны полка.