Горячая купель - [27]

Вдруг все замерло. Только лес шумел, шлепались редкие и теперь уже совсем крупные капли дождя.

Полянов увидел капитана в золотых очках, стоящего с листом бумаги, который он держал обеими руками, но лист все равно трепетал, вырывался из рук.

— Именем, — очень громко крикнул капитан. Потом шум леса усилился, и Полянов видел капитана, как в немом кино. Капитан наклонялся над листом бумаги, пытаясь прикрыть его козырьком фуражки от капель дождя и лучше вглядеться в прыгающие буквы.

— Штрафной батальон... два месяца... — доносились обрывки фраз. Только теперь Полянов заметил: в отдалении, несколько правее стола и дальше, на бугорке, три солдата очень быстро копали яму саперными лопатами. Кольнуло и засосало под ложечкой, и тут же до сознания донеслось громкое слово «расстрелу». Или его повторил кто-то из слушающих, или оно донеслось из уст самого капитана — не понял.

Ветер несколько утих, голос майора стал слышнее. Расслышав слова «обжалованию не подлежит» и увидя, что капитан свертывает прочитанную бумагу, Полянов повернулся назад, толкая соседей. Задние ряды отхлынули. Самые крайние побежали к лагерю.

— Наза-ад! — зычно крикнул командир батальона Котов. — Вернитесь! Приговор будет приведен в исполнение немедленно, сейчас же. Никому не уходить!

Когда утряслась сутолока в задних рядах и старшина Полянов снова отыскал «сектор обзора» между пилотками, впереди уже не было видно ни капитана, ни красного стола. А там, где раньше копали солдаты, стоял Кривко без пилотки, без погон, без ремня. Обмоток на его ногах тоже не было. Из одного ботинка торчал угол белой портянки. Неестественно расширенные глаза метались, прося сочувствия и пощады. И, видимо, не найдя ни того, ни другого, Кривко рванул расстегнутую гимнастерку, вскинул руки...

Автоматчики закрыли его своими спинами. Воздух вспороли три короткие автоматные очереди, выпущенные залпом.

Передние начали подниматься, неуверенно становясь на отсиженные ноги. Задние хлынули к лагерю, толкая друг друга и стараясь скорее выбраться на свободу. Солдаты рассыпались по лесу — толпа вдруг сделалась невероятно большой. И не верилось, что полминуты назад она была такой маленькой.

Полянова многие обгоняли, и он, дождавшись тех, кто сидел впереди, спросил, удерживая за рукав первого попавшегося солдата:

— Командиров-то, командиров-то в штрафную, что ли, присудили?

— Да что ты, товарищ старшина! — ответил шустрый солдатик. Он жадно курил, и веснушчатое лицо его то и дело закрывалось густыми клубами дыма. — За что командиров-то? Крюков поливал на них, правда. Дак трибунал-то его не послушал. Разобрались.

— Это того солдата, друга расстрелянного, — в штрафную, — пояснил мимо шедший сержант. — А этого шлепнули правильно. Что мы, немцы, что ли?

— Пра-авильно, — вздохнул Полянов.

— Товарищ старшина! Товарищ старшина! — догоняя, кричал Локтев. — Запрягать нам приказано. Сейчас выступаем.

— Ну, дак запрягайте. Беги к лошадям да остальных там пошевели. Я только к ребятам забегу в роту.

Полянов, успокоенный словами незнакомых солдат, поспешил к своим. Несколько пулеметчиков, окружив картонное ведро, сидели возле него и ложками черпали загустевший кремовый мед.

— А-а! Уже нашли, жулики, — ласково сказал старшина. — Я ведь его в палатку ставил.

— Да палатка-то наша, — весело ответил Боже-Мой. — Я туда полез да за ведро-то запнулся. Ну, думаю, бог нам послал эдакую благодать, а это родной старшина, оказывается!

— Да ешьте, ешьте, не жалко мне. Только пошто же без хлеба-то едите? Плохо не будет?

— Да сыты мы, товарищ старшина, — сказал Милый-Мой. — Это мы балуемся только.

— Ешьте, ешьте. Я еще консервы принес, видели? Разделите. Да и мед — останется, не бросайте, там ведь у вас своего-то старшины не будет, кто об вас позаботится?.. Ну, бывайте здоровы! Побегу я...

По дороге к лагерю от судного места и потом возле палаток о Кривко никто не поминал, будто давно знали, что не может с ним иначе кончиться. Зато оживленно судили все о том, откуда берутся такие люди, как майор Крюков. Из-за мелкой обиды он живьем человека слопать готов. И как начальство такого терпит?..

«А об том никто и не мыслит, что начальству он ничего худого не делает, на задних лапках перед ним ходит. Своего ума не имеет и все ждет, когда начальник рот откроет. А где он сам начальником оказывается, тут считает, что все прочие должны перед ним преклоняться и всякое слово его за умное почитать без разбору. Вот кто из младших не поймет этого либо не согласен будет, тому и не жить рядом с Крюковым. Доймет — не мытьем, так катаньем», — так думал Милый-Мой, а вслух сказал:

— От дерьма подальше — оно и не воняет...

— Палатки снять, приготовиться к погрузке на машины! — приказал командир роты. Вместе с ним подошли Батов и Грохотало. Все сильно вымокли, словно там, где они были, дождь шел обильнее, чем здесь.

Собраться солдату недолго. В один миг палаток не стало, а превратились они в плащ-палатки. Солдаты накинули их поверх шинелей, взяли оружие — вот и все сборы.

Густые сумерки опустились над лагерем. Дождь все так же нехотя падал из мутно-серой бездны. Потом небо сделалось совсем черным, и земля будто слилась с ним. Костры разводить запрещалось, даже курили, пряча самокрутки в рукава.