Горы высокие... - [11]

Когда я собирался уходить в горы, то шел туда полный решимости, нисколько не колеблясь и не раздумывая. Когда я уходил, я твердо знал, что за мной стоит Сандинистский фронт, да, именно он. Знал я также, что в горы уйду не один… На моей стороне было все студенчество, и, скажу об этом без ложной скромности, вдохнул в своих друзей боевой дух именно я.

Позднее студенческое движение распространилось на все департаменты. Здесь уместно упомянуть и студентов, которых мы приняли в нашу организацию в Леоне. Эти студенты у себя в департаментах начали проводить работу, подобную той, какую мы вели в кварталах; эти студенты были нашими первыми связными, и именно их направил СФНО для работы в различные департаменты.

В горы я пошел, абсолютно уверенный в том, что живым не вернусь, но принесу людям победу…

В 1972 или 1973 году, точно не помню, стали проводиться первые народные манифестации. Раньше в демонстрациях участвовали лишь студенты, а другие жители оставались пассивными. Но вот однажды мы организовали демонстрацию — сейчас точно не скажу, кто в ней участвовал, но, помнится, были там и студенты, и некоторые жители Субтиавы. Людей, участвовавших в этой демонстрации, нам удалось даже организовать в комитеты. Эта демонстрация своим размахом, как и все аналогичные выступления народа, просто потрясла многих.

Мы узнали историю жизни индейцев из Субтиавы и использовали полученные знания в работе. Мы стремились воскресить в памяти индейцев борьбу их предков в далекие времена под руководством касика Адиака, рассказывали им, как индейцев заставляли покидать свои земли, как жестоко с ними обращались, как либералы и консерваторы захватывали их земли, как восстал их вождь Адиак… Затем мы стали объяснять им, что буржуазия их поработила, а Сандино и его товарищи выступили против буржуазии… Тогда жители Субтиавы и решили выйти на демонстрацию. Зазвучали барабаны. Люди собирались со всего квартала, и в руках у них были барабаны. За рядами индейцев шли сандинисты и громко скандировали: «На площади в семь вечера!» Таким образом жителей извещали о том, где и когда состоится митинг.

Когда смотришь, как идут жители Субтиавы, прислушиваешься к ритму барабанов, видишь застывшие лица индейцев, их жесткие волосы, лица почти без улыбки, серьезные, но не грустные и не печальные, а решительные, с едва сдерживаемой яростью и гневом, начинаешь замечать, что есть какое-то единство, что-то удивительно общее между звуками барабанов, их ритмом и выражением лиц… Гортанными голосами индейцы выкрикивали лозунги, поражавшие своей простотой и непосредственностью. Один индеец вопрошал: «По какому пути мы идем?» И все отвечали, с серьезными лицами глядя вперед: «По пути, указанному нам Сандино!» Фраза эта, произносимая суровым тоном, внушала уважение, и сразу становилось ясно, что сознание индейца пробуждается, когда он обращается к личности Сандино, вспоминая при этом свою собственную историю, и в его мятежном сознании укрепляется мысль о необходимости борьбы с эксплуататорами. Так вот, когда видишь таких индейцев, движущихся сплошной массой, сразу представляешь себе, что это демонстрация не только жителей Субтиавы, но и всех индейцев Латинской Америки. Вот идут боливийские, перуанские, чилийские индейцы — это люди, чья жизнь навсегда связана с медью, оловом, каучуком… В тот момент я отчетливо представлял себе, что звуки их шагов не только раздавались на улице Реаль, но и разносились по всему Латиноамериканскому континенту, эхом отдаваясь в горных отрогах Анд. Они двигались по пути, проложенному историей, решительным и твердым шагом шли к своему будущему…

Ну так вот, собираюсь я уходить в горы и знаю, что меня могут убить, но я теперь уверен — в поступи индейцев Субтиавы слышны шаги всех индейцев Латинской Америки; это марш индейцев, который мог бы возвестить конец эксплуатации наших угнетенных народов.

Как я уже говорил выше, я не боялся, что меня могут убить. За мной ведь стояла вся Субтиава! Субтиава превратилась в вечный костер. Потому что к этому времени огонь уже вспыхнул в наших сердцах. Было это частью нашей агитационной деятельности. Я имею в виду не пламя политической борьбы — хотя пламя политической борьбы тоже разрасталось, а огонь в прямом смысле. Мы сначала устраивали демонстрации со свечами, а затем в голову пришла идея: каждый студент — с веткой окоте[1], но достать окоте было очень трудно, потому что росло это дерево только на севере страны. Каждый раз, когда мы выходили на улицу со свечами, мы видели, что тем самым привлекаем внимание людей. И вот как-то рано утром провели мы демонстрацию с зажженными ветками окоте, и жители присоединились к нам. Представьте себе процессии средневековья, в которых по темным коридорам старинных замков медленно шествуют монахи в капюшонах… Ну вот так, в кварталах Субтиавы, погруженных в темноту, улицы напоминали коридоры средневековых замков. Сотни огней, сотни горящих веток окоте, освещающих улицы, а мы идем по кривым улочкам Леона…

Доставать окоте было очень трудно, и мы подумали, что было бы лучше разжигать костры прямо на улицах кварталов; мы видели, как огонь привлекает людей. Люди всегда замечают огонь, даже самый маленький. Тогда-то мы и решили: будем разводить костры на улицах, прямо на перекрестках. К тому же гораздо легче было доставать дрова, чем окоте. Дрова мы иногда просто покупали. На пять песо можно было купить хорошую вязанку дров. У костра собирались сначала активисты из университет та — человек пять или шесть, а иногда и десять. Если был дождливый день, мы находили канистру с бензином, поливали дрова и зажигали. Мы, активисты, собирались вокруг костра и выкрикивали призывы: «Народ, объединяйся! Народ, объединяйся!»