Горшок золота - [39]

– Шон, – сказал сержант, – можешь о чем-нибудь другом говорить, а не о кошках и собаках?

– Дык я ж не знаю, о чем говорить, – ответил Шон. – Я тут прею, чтоб угодить, вот как есть. Если скажете мне, о чем толковать, я уж расстараюсь.

– Болван ты, – печально молвил сержант, – не быть тебе констеблем никогда. Похоже, я уж скорее буду этого вот слушать, чем тебя. Ты его хорошо сейчас держишь?

– Так и держу, – ответил Шон.

– Ну тогда шире шаг, и тогда, может, мы доберемся до казарм нынче ж ночью, если у этой дороги вообще есть конец хоть где-то. Что это было? Ты слышал шум?

– Ни звука не слыхал, – сказал Шон.

– Мне показалось, – проговорил другой полицейский, – что я слыхал, будто кто-то возится в зарослях у обочины дороги.

– Это-то я и слышал, – сказал сержант. – Может, хорь. Черт бы драл, вот бы уже выбраться из этих мест, где не видно дальше собственного носа. Теперь-то слыхал, Шон?

– Слыхал, – ответил Шон, – человек какой-то в зарослях есть, от хоря другой шум – если вообще бывает.

– Держитесь покучнее, бойцы, – велел сержант, – и шагайте дальше; если там кто и есть, пусть своей дорогой идет.

Не успел он договорить, как послышался внезапный топоток, и четверку полицейских тут же окружили со всех сторон и принялись колотить палками по рукам и ногам.

– Дубинки наголо! – взревел сержант. – Держи этого человека хорошенько, Шон.

– Буду держать, – отозвался Шон.

– Встаньте вокруг, все остальные, и лупите по всему, что приближается.

Нападающие не издавали ни звука – доносился лишь торопливый шорох шагов, посвист палок, когда рассекали они воздух, или резко плюхали по телу, или же стукались друг об друга, да задышливое пыхтенье многих людей, а вот четверо полицейских шумели и, молотя дубинками во все стороны, со свирепой увлеченностью кляли тьму и своих обидчиков.

– Отпусти! – вдруг заорал Шон. – Отпусти – или я тебе черепушку расколочу! Кто-то оттаскивает от меня узника – и я свою колотушку обронил.

Дубинки полицейских применялись так ожесточенно, что противник удалился столь же быстро и таинственно, как и возник. Всего пара минут лихорадочной бестолковой стычки – и вот уж вернулась безмолвная ночь, без единого звука, помимо неспешного потрескивания ветвей, шелеста листьев, что качались и замирали, да тихого плача ветра вдоль дороги.

– Идем, – сказал сержант, – лучше нам выбраться отсюда поскорее. Есть кто раненый?

– Я поймал одного врага, – сказал Шон, отдуваясь.

– Кого-кого ты поймал? – переспросил сержант.

– Одного из них, и он вертится, как угорь на сковородке.

– Держи его крепче! – воодушевленно воскликнул сержант.

– Буду держать! – сказал Шон. – Мелкий кто-то, судя по ступням. Если кто подержит заключенного, я получше схвачу этого вот. Разве ж не опасные они злодеи?

Кто-то перехватил руку Философа, и Шон вцепился в пойманного.

– Тихо, говорю тебе, – произнес он, – а не то удавлю, вот как есть. Ей-ей, это вроде как малый мальчонка – на ощупь-то!

– Малый мальчонка?! – воскликнул сержант.

– Да, он мне до пояса не достает.

– Небось тот мелкий гаденыш, из домика, что собак на нас спустил, который зверье всякое любит. Ну-ка, парень, ты что это затеял? Окажешься в остроге за такое, братец. Кто там с тобой, а? Выкладывай! – И сержант подался вперед.

– Подними-ка голову, сынок, да поговори с сержантом, – велел Шон. – Ой! – заорал он и вдруг дернулся вперед. – Поймал! – просипел он. – Чуть не удрал. Это вовсе не мальчишка, сержант, – у него бороденка!

– Что ты сказал? – переспросил сержант.

– Сунул я ему руку под подбородок – а там бороденка! Так ошалел, что чуть не выпустил его как есть!

– Потрогай еще разок, – тихо сказал сержант, – тебе померещилось.

– Не нравится мне это трогать, – сказал Шон. – Оно мягкое, как козлиная борода. Может, сами потрогаете, сержант, потому как я, говорю же, боюсь.

– Держи его, – проговорил сержант, – да держи хорошенько.

– Держу хорошенько, – отозвался Шон и подтолкнул некий сопротивлявшийся предмет к своему начальнику.

Сержант протянул руку и потрогал некую голову.

– Ростом точно с мальчишку, – произнес он, а затем провел ладонью по тому лицу и быстро отдернул руку.

– Бороденка, – серьезно произнес он. – Что там за чертовщина? Никогда не попадалась мне борода так низко от земли. Может, накладная, и это все тот же парнишка, пытается скрыться под личиной. – Вновь неохотно вытянул руку сержант, нащупал подбородок и дернул.

Тут же раздался вопль – такой громкий, такой внезапный, что все и каждый от страха подпрыгнули.

– Настоящая, – со вздохом произнес сержант. – Знать бы, кто это. Голос-то зычный, как у двоих мужиков, это точно. Еще спички не найдется?

– У меня еще две в жилетном кармашке, – сказал кто-то из полицейских.

– Дай мне одну, – сказал сержант, – я сам ее зажгу.

Он шарил в потемках, пока не нащупал руку со спичкой.

– Уж постарайся держать его крепко, Шон, чтоб мы его как следует разглядели, потому как это все равно что чудо чокнутое, не иначе.

– Я его обеими руками держу, – сказал Шон, – он только головой и может пошевелить, а ее я грудью прижимаю.

Сержант чиркнул спичкой, прикрыл ее на мгновение ладонью, а затем поднес к новому узнику.