Горшок золота - [37]

– Есть у меня чуточка крепкого, – сказала женщина, – но на всех не хватит.

– Ну что ж, – сказал сержант, строго оглядывая своих товарищей, – все вынуждены как-то выкручиваться на этом свете. – Засим он вошел в дом, а за ним и люди его.

Женщина налила ему немножко виски из бутылки, а остальным выдала по кружке молока.

– Хоть пыль смоет у нас в глотках, как ни крути, – сказал один.

В комнате стояли два стула, кровать и стол. Философ и его сторожа уселись на кровать. Сержант устроился на столе, стул занял четвертый полицейский, женщина же устало плюхнулась на оставшийся стул, откуда с жалостью глянула на узника.

– За что беднягу забираете? – спросила она.

– Он негодяй, достопочтенная, – сказал сержант. – Убил мужчину и женщину, которые жили с ним в доме, и закопал трупы под подом. Настоящий лиходей, между прочим.

– Вы, значит, вешать его будете, помогай нам Бог?

– Поди знай – и я не удивлюсь нисколечко, если тем оно и кончится. Но вам самой хватает неприятностей, достопочтенная, – мы слыхали, когда подходили к дому, как вы на что-то сетовали.

– Так и есть, – ответила женщина, – поскольку если у персоны водится в доме сын, водится и горе на сердце.

– Поведайте же мне, что он натворил? – И сержант бросил взгляд суровейшего осуждения на паренька, стоявшего у стены промеж двух псов.

– Он-то по-своему славный малый, – ответила она, – однако слишком уж любит зверей. Забирается в собачью конуру с собаками этими да лежит там часы напролет, гладит их и всяко хлопочет, но ежели я тянусь поцеловать его или обнять хоть на пару минуток, умаявшись от дел-то, он выскальзывает, все равно что угорь, я и выпускаю его – от такого он кому хочешь противен станет. Негодящий у него нрав – а я мать ему, достопочтенный.

– Постыдился бы, щенок, – очень сурово молвил сержант.

– А еще ж конь, – продолжила она. – Вы его, может, на дороге видали недавно?

– Видали, достопочтенная, – ответил сержант.

– Ну, когда он прибежал, Томас вышел привязать его, а то повадился конь выбираться на дорогу да блудить по ней – голову сломишь о животину, если под ноги не смотреть. Чуть погодя велела я сыну вернуться в дом, а он нейдет, тогда сама я вышла – и на́ тебе, пожалуйста: стоит сам-то да конь, обняли друг друга, и вид у обоих такой, будто юродивые.

– Ей-ей, чудной парень! – сказал сержант. – Ты чего это с конем любишься, Томас?

– Никак по-другому не загнать его в дом, – продолжила женщина, – и тогда я ему говорю: «Сядь со мной рядом, Томас, да посиди чуточку», – мне и впрямь одиноко бывает ночами, – но он все никак не угомонится. То говорит, значит: «Мама, вокруг свечки мотылек летает, обожжется», – следом: «Там вон в углу муха к пауку в сети летит», – и ему спасать ее надо, а потом: «Вон сенокосец увечится в оконной раме», – рвется выпустить; а когда я его хочу поцеловать, он меня отталкивает. Сердце мое мается, ей-же-ей, потому как что есть у меня на всем белом свете, кроме сына?

– Отец его помер уже, достопочтенная? – добросердечно спросил сержант.

– Скажу правду, – отозвалась женщина. – Не ведаю, помер или нет, потому как давным-давно, когда жили мы в городе Бла Клиа[54], он, было дело, потерял работу и больше ко мне не вернулся. Стыдно было ему домой-то идти, бедолаге, потому что сам без денег; будто есть мне дело до того, при деньгах он или нет, – само собой, меня он очень обожал, достопочтенный, и как-то мы б и перебились. После того я и вернулась сюда, в отцов дом; остальные дети у меня поумирали, а следом преставился и отец, управляюсь теперь, как умею, одна. Только вот беспокоюсь за мальчишку, бывает.

– Трудный случай, достопочтенная, – молвил сержант, – но, может, парень просто одичал маленько, без отца-то, а может, просто к вам привычный, потому как нет такого ребенка, чтоб не любил свою мать. Ну-ка веди себя как следует, Томас, матери внимание уделяй, а зверей да насекомых оставь в покое, как приличный мальчик, потому как ни одно насекомое на белом свете не станет любить тебя, как она. Скажите мне, достопочтенная, прошли ли мы уже первый поворот на этой дороге или он все еще впереди? Мы в этих потемках как есть потерялись.

– Он все еще впереди, – ответила она, – минут десять до него по дороге, не пропустите – там небо видно в просвет между деревьями, и тот просвет – как раз ваш поворот.

– Спасибо вам, достопочтенная, – сказал сержант, – нам пора, топать и топать еще, пока удастся нынче поспать.

Он встал, встали и его люди, и тут вдруг парень заговорил шепотом.

– Мама, – молвил он, – они собираются повесить этого человека. – И разразился слезами.

– Ой, тихо, тихо, – сказала женщина, – эти-то люди ничего поделать не могут. – Тут же пала она на колени и распахнула объятия. – Иди к маме, кровиночка моя.

Мальчик бросился к ней.

– Они его повесить хотят! – рыдал он высоким тоненьким голосом и неистово вцеплялся ей в руки.

– Ну же, ну же, мальчонка, – вмешался сержант, – давай-ка не сильничать.

Мальчишка внезапно развернулся и набросился на сержанта с поразительной свирепостью. Вцепился полицейскому в ноги и давай его кусать, пинать и бить. И до того лютым было это нападение, что сержант попятился, уперся в стену, а затем оторвал от себя мальчика и швырнул его через всю комнату. В тот же миг на сержанта, рыча от ярости, ринулись псы; одного сержант пнул в угол, откуда собака выскочила вновь, ощетинившаяся, красноглазая; вторую собаку схватила женщина и через несколько суматошных минут совладала и с первой. Под кошмарный вой и зубной щелк полицейские выкатились вон и захлопнули за собой дверь.