Горшок золота - [33]

День теперь был в полном разгаре, полдень давно миновал, и сильный солнечный свет пылал над миром непрестанно. Путь Философа по-прежнему пролегал в высоких горах, дорога пробегала коротко вперед да петляла и петляла то вправо, то влево. Такую дорогу, может, и тропой-то не назвать, до того она была узкая. Иногда и впрямь никакой тропы не оставалось – трава подкрадывалась дюйм за дюймом и прятала следы человечьи. Никаких изгородей, одна лишь суровая, взъерошенная земля, усеянная ползучим кустарником, и тянулась она кочками да пригорками за далекий горизонт. Глубокое безмолвие царило кругом – не мучительное, ибо там, где сияет солнце, нет печали: слышался лишь один звук – шелест высоких трав под ногами Философа, да жужжала случайная пчела, что пролетала – и через миг уж нет ее.

Философ очень проголодался и оглядывался по сторонам, не найдется ли чего-нибудь, что можно было б съесть.

– Будь я козлом или коровой, – проговорил он, – поел бы этой травы и насытился. Будь я ослом – нащипал бы жесткого чертополоха, что растет, куда ни глянь, а будь птицей я – питался б гусеницами и всякими ползучими тварями, каким несть числа повсюду. Но человеку не наесться даже в изобилии, потому что оторвался он от природы и пробавляется лукавой и исковерканной мыслью.

Рассуждая так, Философ отвел взгляд от земли и увидел вдали одинокую фигуру – она то сливалась со складчатой землей, то вновь возникала в другом месте. Так чудно́ и беспорядочно двигалась та фигура, что Философ с великим трудом поспевал следить за ней и действительно не смог бы за нею пойти, но та двинулась на него. Когда они приблизились друг к другу, Философ разглядел, что это мальчик – он отплясывал по-всякому, в разные стороны. Кустистый пригорок скрыл его на мгновение – а затем оказались они нос к носу. Миг молчания – и мальчик, лет двенадцати от роду и красивый, как само утро, приветствовал Философа.

– Ты потерял дорогу, достопочтенный? – спросил он.

– Все тропы, – ответил Философ, – пролегают по земле, а потому никому не удастся потеряться, а вот обед свой я потерял.

Мальчик расхохотался.

– Почему ты смеешься, сынок? – спросил Философ.

– Потому что, – ответил мальчик, – я несу тебе обед. Диву давался, что направило меня в эту сторону, – обычно я хожу восточнее.

– У тебя мой обед? – встревоженно спросил Философ.

– У меня, – ответил мальчик. – Свой я съел дома, а твой положил в карман. Думал, – пояснил он, – что, может, проголодаюсь, если зайду далеко.

– Боги направили тебя, – проговорил Философ.

– Они это частенько делают, – сказал мальчик и извлек из кармана маленький сверток.

Философ тут же уселся, и мальчик вручил ему сверток. Развернув его, Философ обнаружил хлеб и сыр.

– Славный обед, – сказал он и принялся за еду. – А ты себе кусочек не хочешь, сынок?

– От малой части не отказался бы, – сказал мальчик, сел перед Философом, и они вместе счастливо подкрепились.

Покончив с едой, Философ вознес хвалу богам, а затем проговорил – скорее себе, чем мальчику:

– Будь у меня хлебнуть воды, ничего большего и не захотел бы.

– В четырех шагах отсюда есть ручей, – сказал его собеседник. – Я принесу в шапке немного. – С этими словами он унесся прочь.

Через миг-другой он вернулся, осторожно неся шапку, и Философ принял ее и напился воды.

– Ничего большего не желаю от мира, – произнес он, – кроме одного: потолковать с тобой. Солнце сияет, ветер приятен, трава мягка. Посиди со мной чуть-чуть.

Мальчик сел, Философ раскурил трубку.

– Далеко ли отсюда ты живешь? – спросил он.

– Недалеко, – ответил мальчик. – Ты б разглядел дом моей матери прямо с места, если б был высотою с дерево, но даже с земли виден очерк дыма вон там, он струится над нашей хижиной.

Философ посмотрел, но ничего не увидел.

– Глаза у меня не так хороши, как твои, – сказал он, – оттого, что я старею.

– Что это за чувство – быть старым? – спросил мальчик.

– Чувство, как будто одеревенел, – ответил Философ.

– И все? – переспросил мальчик.

– Не знаю, – отозвался Философ, помолчав миг-другой. – В силах ли ты объяснить мне, каково оно – быть юным?

– Отчего же нет? – сказал мальчик, а следом мелькнула у него на лице растерянность, после чего он продолжил: – Вряд ли получится.

– Юные, – сказал Философ, – не ведают, что есть возраст, а старики забывают, чем была юность. Когда начинаешь стареть, всегда глубоко вдумывайся в юность свою, ибо старик без воспоминаний – жизнь, потраченная втуне, и ничто так не достойно памяти, как наше детство. Я поведаю тебе о некоторых различиях между старостью и юностью, а дальше можешь задать мне вопросы, и так мы рассмотрим эту тему с обеих сторон. Перво-наперво, старик устает быстрее юнца.

Мальчик задумался на миг, а затем отозвался:

– Невеликая это разница, ибо мальчик все же умеет очень сильно уставать.

Философ продолжил:

– Старику есть хочется реже, чем юнцу.

– Тоже невелика разница, – заметил мальчик, – оба же едят все равно. Назови мне настоящее большое отличие.

– Мне оно неизвестно, сынок, но я всегда считал, что большая разница есть. Быть может, старик хранит память о том, о чем мальчик не способен даже догадываться.