Горшок золота - [17]

Пока сидели они на поляне, в кусты пришли поиграть два кролика. Они бегали по кругу, и все их движения были очень быстры и изворотливы. Иногда они скакали друг через друга по шесть, а то и по семь раз подряд, а время от времени усаживались торчком на задние лапы и умывались передними. Или же срывали травинки и ели с великой вдумчивостью, все время делая вид, будто это причудливый пир из капустных листьев и салата-латука.

Дети играли с кроликами, и тут через папоротники-орляки прискакал к ним древний козел-крепыш. Был он детям старинным приятелем, любил полеживать рядом, чтобы чесали ему лоб остренькой палочкой. Козлиный лоб тверд, как камень, и шерсть на нем водилась такая же редкая, как трава на стенке – или же, вернее, как мох: скорее дерн, нежели куст. Рога у козла были долгие и очень острые – и до блеска отполированные. В тот день на козлиной шее красовалось два венка – один из лютиков, второй из маргариток, и дети задумались вслух, кто же сплел их так прилежно. Задали вопрос козлу, но тот лишь смотрел на них и ни слова не проронил. Детям нравилось разглядывать козлиные глаза – большие, чуднейшего светло-серого цвета. Был у тех глаз странный немигающий взгляд, иногда – взгляд диковинного глубокого ума, а по временам появлялось там выражение отеческое, благожелательное; бывало и так – особенно когда косился зверь в сторону, – что в глазах этих появлялся взгляд озорной, светлый-да-воздушный, дерзкий, насмешливый, манящий и устрашающий; но, так или иначе, смотрелся козел всегда отважным и невозмутимым. Когда лоб козлу начесали столько, сколько ему хотелось, встал зверь между детьми и легко затрусил прочь по лесу. Дети побежали за ним, каждый схватился за козлиный рог, и зверь двинулся дальше иноходью, привставая на дыбы между детьми, а те плясали по бокам от него и распевали обрывки птичьих трелей и старых мелодий, каких набралась Тощая Женщина из Иниш Маграта у народа сидов.

Вскоре оказались они у Горт на Клока Моры, но там козел не остановился. Миновали они здоровенное дерево лепреконов, двинулись сквозь пролом в изгороди, на соседнюю пустошь. На славу сияло солнце. Ветерок едва шевелил жесткие травы. И вдали, и рядом стояли тишь да тепло, бескрайний, веселый покой. Через все небо мягко плыли под парусом немногие облака – по синеве до того громадной, что взгляд не справлялся с таким горизонтом. Несколько пчел гудели хором, то и дело поспешно сипела оса по делам. А кроме этих, никаких иных звуков не доносилось. Таким покойным, таким безмятежным и укромным все тут казалось, что могло сойти за детство мироздания – как было детством утра.

Малыши, все еще держась за дружественного козла, подошли к краю той пустоши – к горной вершине она взбиралась покруче. Кругом валялись громадные валуны, чуть прикрытые лишайником и мхом, всюду росли папоротник и можжевельник, и в каждой расщелине меж камнями водились растения, чьи маленькие, сжатые в кулак корни отчаянно и безрассудно цеплялись за бытие в почве, едва ли в полдюйма глубиной. Когда-то эти камни сокрушило так люто, что сплошные гранитные поверхности размололо на куски. В одном месте из чахлой растительности сурово торчала оголенная стена камня, иззубренного и ломаного. Вот к этой-то каменной стене козел и плясал. Нашлось в той стене отверстие, прикрытое густыми кустами. Козел протиснулся сквозь ту поросль и исчез. Дети, любопытствуя узнать, куда зверь девался, полезли следом. За кустом оказалась высокая узкая расселина, и они, потирая ноги, уязвленные крапивой, терновником и можжевеловыми колючками, забрались в ту щель, полагая, что здесь козел спит холодными сырыми ночами. Через несколько шагов они обнаружили, что проход довольно удобно просторен, затем заметили свет, а еще через миг хлопали глазами, глядя на бога Пана и Кайтилин Ни Мурраху.

Кайтилин узнала их сразу и поприветствовала.

– О, Шемас Бег, – воскликнула она укоризненно, – до чего же грязные у тебя ноги. Почему ты не гуляешь в травянистых местах? И тебе, Бригид, полное право стыдиться – при таких-то руках. Иди сюда сейчас же.

Всякий ребенок знает, что любая женская особа на белом свете уполномочена мыть детей и давать им еду, – для этого и сотворены взрослые, а потому Шемас и Бригид Бег смирились с мытьем, к коему Кайтилин немедленно произвела приготовления. Когда их отмыли, Кайтилин показала на два плоских камня у стены пещеры и велела детям сесть и вести себя хорошо, что дети и проделали, не сводя глаз с Пана, – с благодушной серьезностью и любопытством, каким доброжелательная малышня всегда одаряет чужака.

Пан, лежавший на ложе из сухой травы, сел и вперил столь же благодушный взгляд в детей.

– Пастушка, – проговорил он, – кто эти дети?

– Это дети Философов из Койля Дораки; Седая Женщина из Дун Гортина и Тощая Женщина из Иниш Маграта – их матери, а сами они порядочные бедные дети, благослови их Господи.

– Зачем они сюда явились?

– Тебе придется спросить их самому.

Пан глянул на детей с улыбкой.

– Зачем вы пришли сюда, детишки? – проговорил он.

Дети взглядами уточнили друг у дружки, кто будет отвечать, и затем молвил Шемас Бег: