Городской мальчик - [45]

– Дядя Сид, можно пойти попить?

– Можно, и не приставай с такими вопросами. Ты теперь с большими ребятами.

Вконец удрученный – опять не угодил! – Герби юркнул в проход, а Ленни бросил ему вдогонку обидное: «Дяденька Сидди, мозно мне, позалуста, попить водицьки?»

Бак с полкой для бумажных стаканчиков стоял в голове вагона. Герби нацедил себе полный стаканчик тепловатой воды и вышел в тамбур, так как у бака он был в неуютном соседстве с дядей Сэнди. Только он поднес воду к губам, как заметил, что через стекло в двери соседнего вагона на него смотрит Люсиль. Она улыбнулась ему и поманила.

Сказать по правде, Герби почти забыл про Люсиль. У него начисто выветрилось из головы, что его безумный порыв после их первой встречи привел в движение механизм причин и следствий, в результате чего Ленни, Клифф и он сам оказались в поезде, летящем к Беркширским горам. Тут искушенный в интригах политик поздравил бы себя с успешным осуществлением своего плана, однако Герби не испытал торжества. Люсиль была лишь сиюминутным искушением, пусть сладостным, но опасным. А в ушах звенело предупреждение дяди Сэнди.

Он поманил ее в ответ, но Люсиль покачала головой и повелительно махнула рукой, мол, иди ко мне. Иной раз у мужчины нет выбора. Он оглянулся через плечо и, убедившись, что его никто не видит, проскользнул украдкой в соседний вагон, к Люсиль. Они забились в угол тамбура.

– Мне сюда нельзя, – прошептал Герби.

– Ну и мне нельзя с тобой разговаривать, – обиделась Люсиль. – Можешь уходить, если хочешь.

Они прислонились к стене и молча наслаждались своим противозаконным уединением.

– Ты в какой хижине? – спросил Герби немного спустя.

– В Одиннадцатой, в средней. А ты?

– В Тринадцатой. Это самая старшая из средних.

– А Ленни в какой?

Этот вопрос возмутил Герби до глубины души. Какая насмешка: он, можно сказать, рискует головой, а она тратит время на разговоры о Ленни.

– Какая разница? – насупился он.

– Ах ты! – лукаво стрельнула глазками Люсиль. – Просто интересно.

– Ну, если тебе так интересно – он в моей хижине, хоть бы исчез куда-нибудь подальше.

– Герби, почему ты так не любишь Ленни? Он хороший мальчик.

Герби хотел придумать уничтожающий ответ, как вдруг дверь в тамбур отворилась и в вагон для девочек вошел… дядя Сэнди!

Он не заметил двух маленьких преступников, а встал к ним спиной, причем так близко, что Герби мог дотронуться до него.

– Тетя Тилли, – позвал он, – можно вас на минутку?

Ни живы ни мертвы от страха, мальчик и девочка услыхали приближающийся голос тети Тилли:

– Конечно, дядя Сэнди. В чем дело?

– Тилли, я насчет автобусов на станции. Мистер Гаусс заказал только четыре… – И дядя Сэнди завел долгий разговор о высадке лагеря с поезда. Он не трогался с места, а при такой диспозиции Герби никак не мог улизнуть. Дети замерли, как ящерицы.

Бежали минуты. Начало казаться, а вдруг повезет и подслеповатый Сэнди, закончив дела, уйдет, так и не заметив их прегрешения. Герби, в первый миг онемевший от ужаса, со временем почувствовал вкус к опасности. Наконец он до того осмелел, что повернулся к Люсиль и подмигнул. Это была губительная выходка, поскольку девочка и без того сдерживалась из последних сил, а тут ее прорвало. Раздался звонкий, заливистый смех. От неожиданности дядя Сэнди подпрыгнул на несколько дюймов, потом круто обернулся и оказался лицом к лицу с Герби.

Не станем описывать чувства, охватившие при этом маленького толстяка. Достаточно сказать, что он был отведен в вагон для мальчиков, предъявлен для всеобщего обозрения в качестве куцего Ромео, нарушающего правила поведения, и усажен возле дяди Сэнди с большой табличкой на груди, гласившей: «Первый ухажер лагеря». В таком вот незавидном положении Герби, известный теперь всем под прозвищем «генерал Помойкин», прибыл в землю обетованную.

12. «Маниту» – лагерь мистера Гаусса

Сказку про то, что радуга будто бы упирается в горшочек золота, наверняка придумали горожане на забаву своим детям, которые только и видят, что жалкий обломок сияющей дуги между крыш, и потому легко принимают на веру байки о чудесах и диковинках далекого края, где радуга встречается с землей. Но кто жил на широком приволье, знает, что радуга стоит на самой обыкновенной земле, точно такой же, как везде, и нет там никакого горшочка с золотом, а есть грязная лужа после дождя.

Герби представлял лагерь «Маниту» в радужном свете. Ему грезились спортивные площадки с шелковистой травой, разлинованные свежей белой краской, роскошные коттеджи, широкое искристое озеро с песочком на берегу и прочие прелести, почерпнутые из книг про английских школьников и из кинофильмов, действие которых происходит на летних курортах. В жизни грезы обернулись грязной лужей после дождя.

Лагерь «Маниту» оказался кучкой обшарпанных дощатых домишек, наполовину обнесенных ржавой проволочной сеткой и расположенных на берегу безвестного, красиво голубеющего и почти сплошь заболоченного водоема, который был не так велик, чтобы называться озером, но и не так мал, чтобы сойти за пруд. Хижины стояли в два ряда, разделенные гравийной дорожкой под названием Общая улица, – вот на этот «проспект» и прошагал Герби вместе со всем лагерем и отсюда бросил первый взгляд на страну своих грез. Общая улица начиналась от столовой – большого неказистого деревянного строения на полпути к вершине холма, – сбегала вниз, к хижинам, и сворачивала к мосткам для купания. Спускаясь с холма, Герби имел возможность хорошенько рассмотреть спортивные площадки. Он увидел два бейсбольных ромба, заросших поповником и более неприглядными сорняками в треть человеческого роста; обойму теннисных кортов с провисшими сетками, покосившимися столбиками и неровными заплатами цветущих одуванчиков на красной глине; баскетбольную площадку, где только один щит стоял в исправности, а другой упал навзничь; гандбольную коробку с прорехами от выломанных досок в бортах, сквозь которые просвечивало солнце; и на каменистом берегу – хлипкие мостки для купания, уткнувшиеся в мелководье рядом с полузатопленной лодкой.