Городские песни, баллады, романсы - [8]

В произведениях народного творчества есть примечательная черта: сочувствие заблуждающемуся, а иногда и творящему недобрые дела человеку, милосердие к падшему. Былина о Василие Буслаеве, новгородском озорнике, драчуне и осквернителе святынь, повествует о нем с любовью и сожалением о напрасно растрачиваемых силах. Но в произведении, кроме «субъективного» отношения к герою, получает отражение и объективный народный взгляд на его дела: Василий, всегда поступавший наперекор общепринятому, обречен на гибель. Нечто сходное видим в городских песнях на любовные темы. Выражая сострадания к каждой конкретной жертве, они не находят необходимым само явление свободной любви; личные беды отдельных людей вызваны их собственным своеволием, которого можно было избежать. Бытовая вина каждого отдельного человека не перерастает в вину трагическую. Тяготение городской песни к мелодраматизму не столько ее порок, сколько следствие объективного народного взгляда на те поступки, которые в ней изображаются.

Социальный статус персонажей более или менее четко проступает в песнях эпического и лирико-эпического (балладного) типа (разделы «Солдаты и солдатки», «Злой рок и возмездие за злодейство», «Горькая судьба», «Разбойная воля и тюремная доля»). Это обусловлено тем, что во многих из них социальное положение или профессия являются конфликтообразующими элементами: солдат на службе - жена страдает или изменила ему; разбойник совершает свое привычное дело, но по «ошибке» убивает кого-либо из родных; узник раскаивается в преступлении, невинно осужден, мечтает о мести; сиротская доля; тяжкий труд, ведущий к увечьям и смерти; бедность и стремление достичь благополучия, приводящее к воровству или проституции; и т.п. В этих же песнях оказывается существенным географически «точное» место, а иногда и время действия: «Это было во Карпатах», «В одном городе близ Саратова», «Как по Чуйскому тракту большому», «Это было совсем лишь недавно, в Ленинграде вот этой зимой», преступнику грозит Сибирь. Последняя, впрочем, уходит от конкретной территориальной очерченности.

Бродяга Байкал переехал,

Навстречу родимая мать.

Картина явно условная: на берегу стоит родительский дом, прямо к нему выплывает бродяга; Сибирь мыслится только к востоку от Байкала. Из слов матери «А брат твой давно уж в Сибири» следует, что земля западнее Байкала уже не Сибирь (основная часть Сибири как раз здесь) и что Байкал - некая граница между нормальным и тюремно-каторжным миром. По-видимому, песня наследует обрядовое (из свадебных песен, похоронных причитаний) значение воды: переезд через реку, озеро, море символически свидетельствовал о переходе человека в иной мир.

У героев песен лирического и лирико-драматического типа, географически очень редко «закрепленных», какое-то неустойчивое социальное положение. С сельским трудом и бытом, за редкими исключениями, они не связаны. Единичные пастухи и пастушки далеки от реальных, они-наследие пасторальной лирики. Можно бы говорить о ямщиках как о главных персонажах многих песен, но большинство их восходит к авторским стихам и поется от имени седоков, не принадлежащих к ряду героев го-родской песни. Пряхи («В низенькой светелке», «С прялкой девица») и детина, который «вил веревочку» («Чернобровый парень бравый»), в реальном (не в символическом) плане - представители ремесленной среды; есть песни с девушками служанками, швеями...

Не по всем, но по разделу «Зачем ты, безумная, губишь?» (и отдельным текстам других разделов) уверенно можно говорить о социальной неустроенности, бедности (относительной) персонажей. В песнях этого раздела возлюбленная выходит (ее отдают) замуж за богатого, иногда еще и за старика; девушка теряет жениха, который предпочел ей богатую невесту. Хотя конкретные персонажи мечтают о браке по любви и осуждают браки по расчету, стремление к благополучию оказывается сильнее, как признается одна из вышедших за старика:

Бывало, я - в ситцевом платье.

Теперь я в атласном наряде.

("Я знаю, ты тайно страдаешь")

В целом же песенных героев привлекает не богатство само по себе, а внешняя сторона его - «красивая жизнь». Пряха мечтает о гусаре, который

…в Питер увезет,

Для красотки-пряхи

Бельэтаж наймет.

Он ее научит

Танцам и балам,

И из пряхи выйдет

Хоть куда мадам

(«В низенькой светелке»)

Кате-пастушке ее соблазнитель обещает «роскошную жизнь городскую». На первый взгляд, некоторые персонажи уже обрели ее:

Загорели люстры,

Осветился зал

Заиграла музыка,

И начался бал.

Эта и подобные ей картины скорее воображаемые для «населения» городских песен, которое живет в условно-романтическом мире. Картины «культурной» жизни так же декоративны, как и природный фон действия: сад, тенистые аллеи, скамейки и поющие соловьи, сияние лунное и безмятежная ночная тишина, поле и луг, где герои собирают цветы и плетут венки. Вот влюбленные «Со шелковые травы // Розаны срывали // Мы из розовых цветов // Венки совивали («Скрылось солнышко из глаз»). Едва ли на лугах среди травы растут розаны (комнатные розы), да и венки плести из цветов с колючками трудно. Но легко найти лубочную картину, раскрашенный ковер с немыслимыми в природе сочетаниями цветов. Или: