Город за рекой - [54]

Он пригласил Кателя перекусить вместе с ним, но тот, поблагодарив, отказался. Художник снова обратился к фрескам на каменных стенах зала. Расплывшиеся во многих местах коричневые пятна сырости позволяли только догадываться о тонах красок и рисунке; отдельные куски давали целостное представление о древней настенной живописи.

— Скажи о своем впечатлении, — попросил архивариус, который вертелся на своем обломке камня, осматривая стены.

— Разрушение, — сказал художник, — с тех пор как я был тут последний раз, идет с поразительной быстротой. Краска откалывается, цвета от сырости и плесени все больше тускнеют, ничего нельзя спасти. Мне уже нечего тут делать. Скоро картины уйдут в небытие, из которого они родились в свое время. — Художник на минуту умолк и обошел вокруг камня, на котором сидел архивариус. Потом остановился прямо против него. — Слова, — продолжал он, — пойми меня правильно, Линдхоф, слова остаются и живут. Поэзия сохраняет свой магический смысл, письменное слово поддерживает традицию человеческого духа дольше всего. Ты знаешь, и Префектура это тоже хорошо знала, когда она учреждала Архив. Не музей, не картинную галерею, не музыкальный институт — Архив, собираний и хранящий слово.

— Но кому это нужно? — спросил наконец архивариус, который все еще ощущал в груди тяжелые удары сердца.

— У тебя своя задача, — возразил Катель. — Впрочем, — заметил он, снова принимаясь расхаживать туда и сюда, — и тот неизвестный мастер, который начертал серию этих картин тысячелетие назад, тоже хотел лишь запечатлеть свое время. Скупые остатки сегодня, королевские краски, обращенные временем в негатив. Византийская школа. Контуры фигур, начертанные на полированной скальной стене. Как безжизненно повисли одежды на фигурах, точно под ними остались одни только скелеты! Во всех картинах рассказаны истории, к примеру изготовление камня, каменных кубиков, как прежде, так и ныне. Смотри, Линдхоф, — и Роберт последовал взглядом за указательным пальцем художника, — смотри, вот создатели модели, вот подносчики, вальцовщики, вот те, кто обжигает, каждый еще в одеянии своей земной профессии! Там — аббат или духовное лицо, здесь — могол со своей свитой, тут рыцарь или сеньор и вассалы, монахи в рясах и мусульмане, которые добывают камень, купцы и ремесленники, которые его обрабатывают, монашенки подают, мещаночки укладывают, горожане и крестьяне, шеффены и принципалы, члены муниципалитета и бюргерши, странствующие подмастерья и дворяне — все включены в один процесс — поднося породу, увозя камень.

Архивариус скользил взглядом по фрескам; он обратил внимание на искусственность движений точно привинченных конечностей, на беспомощное усердие божьей твари, страшно впечатляющую силу выпученных глаз, пестрое разноцветье камзолов и плащей. Над все этим, возвышаясь, как бы во втором ряду стояли надзиратели и надсмотрщики, городские стражи с кнутами, служители с пиками. Схватили преступника, сочли, видимо, что он доставил мало камня. Следующая сцена изображала, как его тащили, истязали, наконец повесили на виселице. Изо рта профессора торчал лист пергамента, на котором, возможно, означен был приговор. По верхнему краю фриза, как бы уже на заднем плане, шел городской пейзаж, изогнутая линия крепостного вала, развалины бастиона и голые фасады — оставалось неясно, то ли они изначально были так нарисованы, то ли сырость и плесень со временем разъели изображение. Но еще можно было различить мосты, на которых теснились толпы людей, пеших и конных, в повозках и каретах, спешивших попасть в город за рекой.

— Все, о чем повествуют эти сюжеты, — спокойно рассказывал Катель, — не аллегория, а изображение бытия, действительности. В этих фигурах запечатлена реальность. В целом сюжет представляет, как ты понимаешь, своего рода хронику.

Роберт поднялся с камня. В этой галерее образов словно бы развертывалась история сотворения смерти. Тут была замурована монашенка в камнях, которые она сама изготовила. Там гнали нищего. Здесь вырывали язык болтуну. Охотились за людьми, полыхали костры. Морские духи воспаряли из затонувших кораблей. Лес знамен над полем битвы. Тут отовсюду выползали страх, голод, нищета. Слепой сидел на корточках, и слезы лились из пустых глазниц. Дозорный на башне трубил в горн, и несметные толпы с простертыми вперед руками низвергались во мрак. Казалось невозможным охватить всю совокупность отдельных судеб. Расплывшееся гнилостное пятно на прелом позеленевшем участке стены приковало к себе взгляд архивариуса. Призрачно выступали на нем очертания необычных голов, окруженных жертвенным сиянием, золото которого со временем превратилось в черноту. В одной из них архивариус как будто все явственнее различал, чем долее он вглядывался, черты Высокого Комиссара. Он вздрогнул.

— Какое сходство, — поразился он.

— Да, — кивнул Катель. — Еще вполне угадывается оригинал.

— Древние роды коренного населения города, — сказал Роберт. — Удивительно, как в длинном ряду предков сохраняются сходные черты. Можно подумать, будто это он сам.

— Что значит тысяча лет для природы? Дух вечен.