Город за рекой - [38]

Он попытался погрузиться в предмет, который и раньте уже занимал его в процессе штудий древних восточных языков, но для которого ему недоставало обширного сравнительного материала, а именно: традиции мифических мотивов в поэзии и народных верованиях. Он знал, что древние жреческие и королевские хроники неизменно вели свое начало от происхождения мира и его божеств. Вопрос как будто состоял в том, что цепь эта никогда не прерывалась, и он искал новые тому подтверждения. Что западноевропейская культура уходила своими корнями в азиатский мир, эта мысль была ему близка. Теперь оказывалось, что эта мысль как единородная сила неизменно возвращалась в образном видении многих поэтов позднего времени, словно они были наследниками духа и носителями того архаического мира. Приблизиться к истокам, к тому бытию, где человек еще оставался слитым с природой и всемогущим, — все это еще и соответствовало тому душевному состоянию, в котором Роберт теперь находился.

Во все времена и во всех регионах были люди, которые хранили тайну единства всех движущих сил и передавали через столетия пламя своего знания. Они не всегда говорили об этом и о том, что записывали, не кричали на всех углах. Возможно, что они даже не осознавали свой задачи, своего предназначения, как не осознают великие любящие, что они для того только и существуют, чтобы на земле сохранялась любовь, или как великие праведники, которых часто и не знают, являются в мир, чтобы справедливость не исчезала, а великие умирающие — чтобы смерть оставалась.

Те, кто своим существованием и делом поддерживал неугасающим огонь созидания и передавал его, они, эти великие неизвестные, были хранителями мира. Их живой дух изведал небо и ад, если даже они и жили, казалось бы, затворниками. Они пировали с богами своих предков и с демонами прошли непроходимое, и то, что прозрел их взгляд, стало данностью для других.

Роберт рылся в древних рукописях буддийских монастырей, переведенных и прокомментированных прежними сотрудниками Архива, листал эпос и хроники, которые, будучи собраны усилиями ученых ассистентов, содержали тематически расположенный материал мистиков, проповедников, сектантов. Он понял ценность картотеки, которую составил с педантической аккуратностью и старанием его предшественник, чтобы находить параллельные места в литературе адептов, изменения ритуалов, искажения легендами. Чем больше погружался он в источники, тем ненужнее становились спекулятивные изложения позднего времени, содержащие хитроумный анализ ученые сочинения, о которых он знал, но которые не были удостоены постоянного места в Архиве. Часто тот или иной фолиант приносил Роберту в его кабинет кто-нибудь из юных служителей в форме посыльных, которых использовали обычно для мелких услуг и поручений. Бывало, что и сам он спускался в помещения подземных этажей, чтобы прямо на месте справиться по какому-нибудь вопросу. Почтенные ассистенты, хотя и ощущали его присутствие как нечто чуждое, все же были любезны с ним, и нередко в течение дня у него завязывался с кем-нибудь из них разговор.

Прежде всего беседы с Мастером Магусом (как его все тут называли), которые всегда были для Роберта волнующим событием. Он был, как говорили, старейшим среди сотрудников, но, пожалуй, не по летам, которым здесь не вели счет, а по времени работы в Архиве, где он пребывал дольше всех остальных. Знания его и опыт казались неисчерпаемыми, его совет, за которым обращались в трудных случаях, был решающим. Всем своим существом, чуждым всякой позы, он напоминал какого-нибудь индийского святого, избранного Гуру. Собственного имени его Роберт не знал; их, казалось, было множество. Перкинг называл его Ли Хан, другие — Говелеан и Номенсис, словно самые разные лица персонифицировала собой фигура Мастера Магуса. Ему, хранителю печати Архива, были доверены тайные протоколы. Его едва ли видели где-нибудь вне стен глубочайших подземных этажей, которые были вырублены в толще земной породы. Он, как и другие сотрудники, никогда не покидал помещений Архива.

При первой же встрече с ним Роберту бросился в глаза вихор, который, как завитой локон, торчал над убегающим вверх лбом. Его пергаментное лицо носило на себе отпечаток вечности. Маленькие, умные, как у слона, глазки устремлены были всегда в какую-то невидимую далекую точку. Только когда он говорил, они ненадолго упирались в глаза собеседника и оставались открытыми его взору, который всасывался в них, как в бездонные озерца. Его память, говорили, хранила все, что могли когда-либо впитать его ум и сердце. Способность помнить он считал жизнесохраняющей силой людей и планет.

Беседуя однажды с Робертом, старый Мастер Магус говорил об управляющих землей демонических силах, примем говорил так, как будто сам был свидетелем событий, о которых рассказывал. Что, мол, демоны на протяжении многих эпох существования Земли сами пользовались элементами, чтобы через разрушение установить форму жизни. Их силой вызывались природные катастрофы, землетрясения и моретрясения, изменялись очертания материков, поднимались и опускались острова, континенты; культуры и царства в одно мгновение превращались в пепел и пустыню. Со временем демоны стали использовать сильфов, те несли через все земли бациллы, вызывающие неслыханные эпидемии: чуму, проказу, холеру, сыпной тиф. Когда люди, все больше и больше утверждаясь на планете, научились побеждать эпидемии, духи демонов стали капать яд им прямо в мозг, так что мысли начали резвиться неугомонно и человек возомнил, будто он способен объяснить все тайны. Люди пытались перехитрить законы природы, изобрели искусственное и синтетическое производство, где недоставало органического, придумывали машины, усовершенствовали технику. И так роились и играли мысли, что люди вообразили себе, будто бы они в считанные десятилетия осилили развитие вечности. Как подхлестывал их демонический яд ко все новым рекордам, достижениям, темпам! Как они овладевали природой, чтобы стать рабами железных машин!