Город за рекой - [20]

Шрифт
Интервал

— Какие сокровища! — воскликнул он, когда они с Перкингом снова поднимались вверх по избитым каменным ступеням винтовой лестницы. — Какая жизнь после смерти!

— Если вы, господин доктор, изволите совсем к нам переселиться, то к вашим услугам, помимо рабочего кабинета, еще персональное помещение, где вы могли бы находиться в свободное от службы время и спать.

Роберт полюбопытствовал, что это за помещение. — Оно, — сказал Перкинг, — в другом крыле Старых Ворот, в круглом пилоне, к которому в отличие от нашего крыла не примыкает, как вы уже, должно быть, заметили, строение. Возможно, оно и предусматривалось первоначально, для симметрии, но в целом ансамбль так и не был завершен. Поэтому наши Старые Ворота с одной стороны имеют как бы усеченный вид, что, однако, не бросается в глаза, так как к Воротам с противоположной стороны, той, что оставалась открытой, впоследствии почти вплотную подошла городская застройка. Этот изолированный объемный пилон, в котором находится приготовленный для вас покой, соединяется с помещениями Архива скрытой галереей, проходящей на высоте арки ворот.

Ассистент первым поднялся по крутой спиральной лесенке. Галерея, соединявшая оба пилона, была такой низкой, что по ней можно было идти, только пригнувшись. И света сюда проникало совсем мало через круглые оконца. В противоположном пилоне точно такая же крутая лесенка вела вниз, к дощатой площадке, где располагалась полукруглая солнечная комната.

Когда они вошли в нее, Перкинг сказал, что это помещение сообщается через потайной ход с подземным туннелем и далее с катакомбами.

— Вон там, — показал ассистент, — дверца люка, ведущая в подполье. Таким образом, в комнату можно попасть и выйти из нее, не прибегая к кружному пути через галерею и здание Архива.

Роберт оценил это преимущество; ему импонировала и необычность жилья.

Тем же путем они вернулись назад, в противоположное крыло Старых Ворот. Когда они вошли в уже знакомое Роберту рабочее помещение, Перкинг заметил, что он пользовался той комнатой в пилоне какое-то время, пока отсутствовал заведующий, но теперь он охотно освободит ее для вновь назначенного архивариуса. Его присутствие как старшего из ассистентов так или иначе требуется во многих помещениях Архива.

С этими словами он вручил Роберту ключи — как от главного входа и решетки ворот, так и от потайного хода через люк. Роберт решил пока что не съезжать из своего номера в гостинице, но в каких-то особых случаях, если, к примеру, засидится допоздна за работой, использовать и эту комнату в Архиве. Перкинг положил ему на письменный стол толстую тетрадь для записей, как он пояснил, текущей хроники и вышел в соседнее помещение, где стал беседовать с одним из ассистентов на иностранном языке. Дверь стояла открытой. Что он должен записывать? Роберт нерешительно отвинтил колпачок своей самописки, раскрыл пустой том и вывел на первой странице: "С сегодняшнего дня доктор Роберт Линдхоф вступает в свою новую должность". Чуть помедлив, он задумчиво снова надел колпачок на ручку.

Каким целям служил Архив, который, как он уже догадывался, в корне отличался от любой из общепринятых библиотек и от всяких прочих книгохранилищ? Перкинг, проводя его по архивным помещениям, заметил вскользь, что он служит установлению ясного знания. Но кому это идет на пользу? Чему могло бы способствовать ведение текущей хроники?

Он подумал было опять обратиться к Перкингу за разъяснениями, когда с улицы послышался шум. Ассистенты в соседнем помещении продолжали как ни в чем не бывало заниматься своим делом; Роберту же, который для начала погрузился было в чтение дневниковых записей одного коммерческого служащего, нарастающий шум снаружи мешал сосредоточиться, и он, досадливо морщась, оставил бумаги и подошел к окну. Вдоль дороги, на всем протяжении ее до поворота, кучами толпился народ, преимущественно женщины, и сбегались еще и еще люди из соседних переулков, даже из оконных проемов домов высовывались лица и с нетерпением всматривались в конец улицы. Очевидно, там чего-то ждали. Через некоторое время толпа радостно всколыхнулась, женщины подталкивали друг друга, улыбались и кивали одна другой.

— Идут! Идут! — восклицали голоса на углу улицы. Возглас, подхваченный всеми, катился по толпе. Последние из запоздалых зрителей, точно подстегнутые, бежали со всех ног, спеша присоединиться к ожидающим. Голые фасады отсвечивали желтовато-красным блеском. Всеобщее напряжение передалось и Роберту, он облокотился поглубже на широкий подоконник, припав лицом к стеклу. Тут в глаза ему бросился один худощавый господин в сером цилиндре, который вроде бы небрежно расхаживал взад и вперед с невозмутимым видом, точно ему дела не было до происходящего. В то же время он, казалось, все видел, замечал своим острым, приметливым глазом. Не ускользнул от его цепкого взгляда и Роберт, но, когда тот осознал это, господин в сером цилиндре уже повернулся, как бы равнодушно, к нему спиной и замешался в толпе.

Народ стеной стоял вдоль дороги, по которой теперь двигалось, колыхаясь, длинное шествие. Это были дети, мальчики и девочки. Их маленькие тела пружинили, как будто путь их проходил по висячему мосту, по которому они ступали, едва касаясь его ногами. Они шли по четверо в ряду, многие крепко держались за руки, точно это придавало им уверенности, иные шагали сами по себе.


Еще от автора Герман Казак
Отец и сын Казаки

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Папаша Орел

Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.


Мастер Иоганн Вахт

«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».


Одна сотая

Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).


Год кометы и битва четырех царей

Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.


Королевское высочество

Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.


Услуга художника

Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.