Город за рекой - [114]

Но тут из динамика полился густой смех, сначала это было негромкое воркование, которое, поднимаясь из глубины горла, все расширялось и разрасталось, пока не зазвучало в полную силу. Скоро смех перешел в хохот, который, раскатываясь многоголосым эхом по комнате, привел все в движение. Задрожали металлические предметы на письменном столе, задребезжали оконные стекла, даже каменный пол начал вибрировать от раскатов смеха.

Стыдом и гневом вспыхнуло лицо хрониста. Весь дрожа, он кинулся к динамику, предавшему его осмеянию, и в бессильной ярости швырнул том хроники в хохочущий ящик. Затем как безумный принялся колотить по нему кулаком, пока не раскололся деревянный корпус и шелковая обивка не повисла рваными лоскутами. Он схватил динамик со стола, бросил на пол и стал исступленно топтать его ногами, потом рванул, задыхаясь, соединительный шнур. Смех разом прекратился. Роберт отер пот с лица и торжествующе поглядел на Высокого Комиссара, который хладнокровно наблюдал за ним.

Но уже через мгновение — когда Роберт нагнулся, чтобы поднять книгу с пола, — густой смех снова наполнил комнату; он выпирал из ящиков письменного стола, из зеркала, из всех щелей — отовсюду выплескивался и выдавливался этот метафизический смех. Правда, теперь он не был посрамляющим и унижающим, он напоминал скорее добродушный довольный смех его отца, только звучал мягко, переливчато. Это был расслабленный, покойный смех, который усмирял, умиротворял. Даже Комиссар, который все еще досадливо поглядывал искоса на Роберта, казалось, заразился искрящимся весельем, слышавшимся в смехе. На его деревянном лице вдруг мелькнула светлая улыбка, темные пятна на щеках исчезли, сухая официальность слетела с него, и он, точно неуправляемый, начал выписывать ногами и руками танцевальные движения. Неловко подпрыгивая в своих стучащих сандалиях, он неудержимо двигался, увлекаемый дразнящими переливами смеха, к террасе. Даже Роберт не мог устоять на месте и, поддавшись завораживающему ритму, засеменил мелкими шажками вслед за Комиссаром, ритмично взмахивая руками, как птица крыльями.

Подобно нежным звукам пиццикато, смех пронизывал воздух и разливался волнами по окрестности. Окутанные мглой холмы и вся земля перед террасой пришли в движение; выпячивались и изгибались тени, струился ковыль, дальние цепи гор корчились на горизонте; напряжение спало, и первые звезды, выступившие на вечернем небосклоне, дрожали перед глазами Роберта и покачивались, точно свисавшие на нитях фонарики. Даже потом, когда шелестящие волны смеха постепенно улеглись, в воздухе все еще как будто звенело дионисийское веселье.

Комиссар, который и на террасе продолжал, как, впрочем, и Роберт, выделывать все новые танцевальные фигуры, положил вдруг, совершенно увлекшись игрой, свою руку на плечо хронисту.

— Весь мир, — сказал он более звучным против обычного голосом, — заполнен весельем. Тут и динамика не нужно, чтобы ощущать его вечное присутствие. — Он, как конькобежец, который описывает круг, ускользнул от хрониста. — Ваша милость, — заметил он, снова приблизившись к Роберту, — сражается с пустотой.

— Фокус до конца, — возразил тот.

Но затем сам вынужден был рассмеяться над детской серьезностью, в которую привело его решение загадки мира.

— Я был дурак, — сказал он, расшаркиваясь. Непонятно, к кому относилось его шутливое замечание — к Комиссару или к невидимому Префекту.

Опершись руками на балюстраду, Роберт всматривался в звенящую темноту, которая все более сгущалась, так что предметы теряли свои контуры. Где-то там, в неясной дали, был горный замок. Все ярче сияли звезды в небе, и те из них, что мерцали у самого горизонта, были, быть может, огоньками светящихся окон — кто мог это знать?

Комиссар тем временем снова удалился в комнату.

Неподвижным напряженным взглядом Роберт смотрел в темную глубь небесного свода. Постепенно перед его сосредоточенным взором выступила из сумрака ночи таинственная обитель, что покоилась на холмах древних гор, будто на пылающей гряде облаков. Как медленно распускается сомкнутый бутон цветка, чтобы сделались видимыми золотой пестик и тычинки, так одна за другой раскрылись стены божественного места и дали возможность заглянуть вовнутрь.

Посреди усеянного звездами пространства Роберт увидел собрание мужей, облаченных в дорогие одежды богатых негоциантов. Они двигались в торжественном, размеренном танце, ступая босыми ступнями по сверкающему металлическому настилу. Они ступали след в след друг другу, и, когда поднимали при шаге ногу, можно было увидеть, что настил, по которому они ходили, водя свой хоровод, состоял из блестящих ножей, торчавших остриями вверх. Иногда тот или другой наклонялся и проводил по лезвию, пробуя, насколько оно остро, листом бумаги, который разрезался пополам. Но их ступням этот настил из многочисленных ножей как будто не причинял страданий, и длинные языки пламени, бившие им в лицо, казалось, были им не страшны. Их взгляды были устремлены внутрь себя; они склоняли головы и улыбались в ответ своим мыслям. Под ногами у них не было твердой опоры, но воздух, казалось, служил им лучше любого другого надежного основания.