Город в песках - [28]

По мнению Ганса, в отличие от клада медных сосудов и ножей, найденных в здании храма Абу, статуи были зарыты в землю не с целью уберечь их в смутное время. В ближайших, расположенных над статуями слоях не обнаружено следов ни пожара, ни применения более поздней строительной техники. По-видимому, Малый храм был просто воздвигнут над ними. Вероятно, существовал обычай, согласно которому при каждой перестройке храма создавались новые статуи богов и жрецов, а старые зарывались в специально отведенную для них землю близ алтаря. В верхних, более поздних слоях нам попадались фрагменты скульптуры. Кто знает, быть может, это все, что осталось от статуй времен аккадского завоевания. Во всяком случае найденные нами статуи попали в землю не оттого, что они обветшали. Углы их сохранили заостренную форму, поверхность не повреждена временем, волосы на головах и бородах были темные, не выцветшие. Все повреждения и трещины, как я уже сказала, вызваны давлением новых построек на плотно сложенные статуи. Давление, по-видимому, было колоссальным, так как на высеченной из желтого известняка юбке одного жреца спереди и сзади остались глубокие отпечатки бахромы с юбок двух других прилегавших к ней статуй.

* * *

Вскоре стал ощущаться конец сезона, особенно после того, как последние рабочие, получив расчет, ушли на север, а над опустевшими руинами вновь воцарилась мертвая тишина.

Целыми днями мы с Рэчел упаковывали древности, многие предметы мы видели, вероятно, в последний раз, если только случай не занесет нас когда-нибудь в Чикаго. Эта кропотливая работа отнимала уйму времени: мы то клали в коробки вату и укладывали в нее мелкие находки, то изобретали наиболее надежные способы упаковки больших горшков, статуй и медной посуды.

Но все это пустяки по сравнению с той задачей, которая несколькими годами ранее, тоже в конце сезона, выпала на долю Пьера, когда он переправлял крылатого быка (изображение которого было помещено на странице 251) из Хорсабада к берегу Тигра, а оттуда — в Чикаго. Огромный горельеф весил сорок тонн, а грузоподъемность единственного бывшего в его распоряжении грузовика — около пятнадцати тонн. Горельеф был распилен на куски, но и тогда самый большой кусок весил девятнадцать тонн. Один за другим фрагменты совершили путешествие на грузовике по ужасной грязной дороге вдоль берега реки Хоср к отлогому берегу Тигра, откуда маленькое грузовое суденышко должно было доставить их на большой корабль, ожидавший в Басре. К огромной девятнадцатитонной махине прикрепили стальные тросы и включили лебедку. Тросы натянулись и трещали, но груз не двигался с места. Казалось, бык не хотел покидать свою родину и отправляться в неведомые дали. Лебедка вновь заработала на полную мощность. Бык чуть было не одержал победу: вдруг все увидели, что он лежит неподвижно на берегу, а маленькое суденышко неумолимо приближается к берегу. Но в конце концов расчлененное строптивое чудовище кое-как удалось водворить на борт; теперь крылатый бык красуется в глубине большого зала Чикагского музея. Обиды позабыты, раны залечены; целый, без единой трещины, он невозмутимо смотрит вдаль поверх голов восхищенных посетителей.

Напившись с опозданием чаю, мы с Рэчел вытащили из волос стружки и отправились на прогулку в сторону юга, туда, где виднелись черные шатры. Мы пересекли дорогу, потом пошли между тихими, все еще влажными холмами. Когда заходящее солнце осветило с запада дюны, мы увидели нечто необыкновенное — они вдруг засветились и стали бледно-зелеными. Всю землю тонким зеленым ковром покрывала нежная травка. Мы обогнули песчаную насыпь и очутились в длинной неглубокой ложбине, где очень долго стояла вода; здесь росла густая яркая трава, чуть-чуть золотившаяся на солнце. Воды почти не было, лишь кое-где поблескивали небольшие лужи, в которых отражалось весеннее небо. Но голубизна луж бледнела перед более густой, хотя и нежной окраской мелких голубых ирисов; их было несметное количество в траве вокруг нас. Они появлялись ежегодно, но цвели очень недолго: беспощадные лучи солнца отнимали последние жалкие капли влаги у их слабых корней, и ирисы исчезали чуть ли не за одну ночь вместе с травой. Какой изумительной стала бы эта страна, если бы удалось снова построить ирригационную систему!

Какие-то птички кружили над цветами. Мы шли через этот сияющий золотом, зеленью и голубизной маленький рай, пока не очутились перед небольшим лагерем. Около неглубокого водоема расположились пастухи-кочевники. Их шатры были сделаны из шкур черных коз. На костре, где горели сухие ветки кустарника, стряпала женщина. Тут же отдыхали пастухи, а маленькие черные козы разбрелись в разные стороны и жадно щипали нежную траву, росшую по склонам дюн, К нам подошел малыш с новорожденным козленком на руках; смеясь и пролепетав что-то, он попытался отдать его нам. Мы погладили длинные шелковистые черные ушки козленка и повернули к дому.

В этот тихий светлый вечер просто не верилось, что еще так недавно здесь свирепствовала песчаная буря. Я повидала пустыню в ее разных обличьях: холодную и безжизненную, как луна; серебристую, подобно усеянному необитаемыми островами океану; черную, удушливую, как ад; и наконец теперь — безмятежную и прекрасную, как мечта.