Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге - [4]
У тех тел оказалась довольно длинная посмертная биография: их использовали не только для научных опытов (в том числе для исследования нервной системы), но и для «публичных анатомических вскрытий». Осуществляли их все те же Дювернуа, Вейтбрехт и Вильде. Позже академик Вейтбрехт опубликовал первое в мире руководство по синдесмологии — разделу анатомии, изучающему соединение суставов, — и описал в нем более 90 связок, изученных им с натуры. Надо полагать, что свой посильный/посмертный вклад внесли в этот труд и фальшивомонетчики Михайлов и Никитина вкупе с Егором Климовым.
Вот такой был это год, 1737-й.
Глава 2
Восстановим в правах хронологию: тридцать седьмой год мы изучили, а что было до него?
Разумеется, смертные казни осуществлялись в Петербурге с первых его лет. Разумеется, были они публичными: вполне привычная общественная традиция, полностью европейская, — отчего и приезжавшие на невские берега иностранные гости ничуть не удивлялись жестокости здешних экзекуций, проявляя к ним живое любопытство.
Законодательство петровского времени оставляло широкий простор для высшей меры наказания: указом 1703 года, например, предусматривалась казнь «за измену и бунт», а также «или кто кого смертным питьем или отравою уморит»; другим указом того же года вводилась казнь за незаконную порубку леса; в 1704 году к списку прибавили «прямое воровство», взяточничество при постройке бань и даже торговлю ревенем; в 1711-м велено было разбойников и воров «вешать в тех же местах, где будут пойманы и воровали». Смертной карой грозили также за кражу колоколов, бегство из тюрьмы, продажу краденого и множество других преступлений. Беременные преступницы от казни были освобождены, но только до родов, а «после свободности казнить смертью безо всякого милосердия».
Вот и еще именной указ от 24 апреля 1713 года: «Сказать во всем Государстве (дабы неведением никто не отговаривался), что все преступники и повредители интересов Государственных с вымыслу, кроме простоты какой, таких без всякия пощады казнить смертью, деревни и животы брать, а ежели кто пощадит, тот сам тою казнью казнен будет; для того надобно изъяснить именно интересы государственные для вразумления людям».
Стиль тяжел, но смысл прозрачен: кто навредит интересам государства и казны или закроет глаза на вред и казнокрадство, будет казнен.
В том же духе был выдержан и утвержденный весной 1715 года Артикул воинский; действие этого важнейшего юридического документа лишь формально распространялось только на военных, на практике его статьи применялись и к гражданским лицам. Статей, где смертная казнь предполагалась, сто с лишним — речь идет о военных, политических, уголовных преступлениях — от дезертирства до кровосмешения.
При столь суровой законодательной базе Петербург петровской поры просто не мог обойтись без плах и эшафотов. Неслучайно на карте города, отпечатанной в 1717 году голландским издателем Рейнером Оттенсом, была обозначена среди прочих достопримечательностей виселица на Троицкой площади. Некрупно, но вполне различимо. Сам быт Северной столицы подталкивал власть к широкому применению карательных мер: помимо обычного российского казнокрадства в городе процветали разбои и грабежи, и что говорить, если даже в лесистых местах у Фонтанки могли прятаться лихие люди, нападавшие на мирных обывателей.
В общем — казнили, но за период до зимы 1709/10 годов мы знаем об этом лишь приблизительно, в категориях «было/ не было». А вот начиная с той зимы, имеются данные более вещественные. Кажется, первые описания публичных смертных казней в Санкт-Петербурге оставил датский посланник в России Юст Юль. Отправленный ко двору царя Петра для решения насущных политических вопросов, он едва ли не каждый свой шаг фиксировал в подробнейшем дневнике. Мы знаем, например, что, когда в марте 1710 года он въехал в растущую Северную столицу России, поселили его здесь без лишних почестей, чему наш герой посвятил отдельную ламентацию: «Русские не считают себя обязанными заботиться о том, как устроить на квартире иностранного посланника, и находят достаточным отвести ему дом, а довольно ли он велик для него и для его людей и как посланник в нем поместится — об этом предоставляют заботиться ему самому».
Фрагмент карты Санкт-Петербурга 1717 года.
Не вполне европейцы эти русские, что уж скажешь.
А уже 1 апреля Юст Юль записывает услышанную им историю, имевшую место в Петербурге предшествовавшей зимой: несколько каторжников решили бежать с галер, для чего изготовили фальшивые паспорта, заверив их поддельными же подписью и печатью. Преступников поймали. И вот оно, самое раннее в петербургской историографии свидетельство о публичной смертной казни: «Артисты эти были частью повешены, частью (наказаны) кнутом. Главным зачинщикам (этого дела) сломали руки и ноги и положили живыми на колеса — зрелище возмутительное и ужасное! Ибо в летнее время люди (подвергающиеся этой казни) иногда в продолжение четырех-пяти дней лежат живые и болтают друг с другом. Впрочем, зимою в сильную стужу — как было и в настоящем случае — мороз прекращает их жизнь в более короткий срок».
