Город туманов - [18]

— А теперь, — проговорил он, — надеюсь, ваша честь позволит мне немного поговорить о вашем собственном деле. Насколько я понимаю, хворь, которая мучает вас, называется «жизненной болезнью». Вы, так сказать, являетесь плохим моряком, и течение жизни кружит вам голову. Здесь, под вами, вокруг вас, вздувается и бурлит, откатывается и набегает огромная и неподвластная нам безжалостная стихия, которую мы зовем жизнью. Ее движение проникает в вашу кровь, туманит голову. Привыкните к ней наконец, господин Натаниэль! Я не хочу сказать — перестаньте ощущать ее движение, ощущайте себе на здоровье, только научитесь любить, а если не любить, то хотя бы переносить на твердых ногах и с ровной головой.

Глаза господина Натаниэля наполнились слезами и он кротко улыбнулся. В это мгновение ноги его, безусловно, находились на твердой земле; и как каждому из нас случается думать, что тому или другому настроению не будет конца, в тот миг он полагал, что голова его более никогда не замутится от присущей жизни морской болезни.

— Благодарю вас, Лер, благодарю, — пробормотал он. — За то, что вы сейчас сделали для меня, я готов оказать вам любое содействие.

— Отлично, — промолвил доктор. — В таком случае предоставьте мне возможность исцелить вашего сына. Лечить людей — для меня самая большая радость. Позвольте мне договориться о его переезде на ферму.

В своем нынешнем состоянии господин Натаниэль был просто не способен противоречить ему. И теперь Ранульфу в ближайшее время скоро предстояло отправиться в Лебедянь-на-Пестрой.

Прощаясь, Эндимион Лер произнес:

— Господин Натаниэль, хочу, чтобы вы запомнили одно: за всю свою жизнь я ни разу не назначил больному неправильного лекарства.

Рыся от дома Шантеклеров, Эндимион Лер хихикал себе под нос и потирал руки.

— Никак не могу перестать быть врачом и исцелять раны, — бормотал он. — Но какой политический успех! Он согласился отпустить мальчика на ферму.

Вдруг он вздрогнул и замер прислушиваясь. Издалека донесся едва слышный звук. Он вполне мог оказаться залетевшим из неведомых краев петушиным криком, иначе его следовало бы назвать отголосками полного издевки хохота.

Глава V Ранульф отправляется на ферму вдовы Тарабар

Эндимион Лер был прав. Рассудок — всего лишь лекарство, и его действие не может быть постоянным. Вскоре господин Натаниэль вновь стал страдать от своей морской, то есть жизненной, болезни, в той же степени, что и прежде.

Во всяком случае, отрицать, что в голосе Эндимиона Лера, певшего над Ранульфом, прозвучала та самая Нота, было нельзя, и факт этот мучил господина Натаниэля, невзирая на все доводы рассудка.

Однако одного только факта было недостаточно, чтобы заставить его усомниться в Эндимионе Лере. — Господин Натаниэль был убежден, что Ноту можно услышать в голосе ни в чем не повинного человека, так же, как крик нахальной кукушки может прозвучать из гнезда жаворонка или лесной завирушки. И тем не менее он не собирался отпускать Ранульфа на запад, на эту самую ферму.

А мальчик уже тосковал, нет, жаждал этой поездки, потому что Эндимион Лер, оставшись наедине с ним в то утро в гостиной, успел распалить его воображение прелестями далекой фермы.

Когда господин Натаниэль принялся выспрашивать у сына, о чем еще говорил Эндимион Лер, мальчик сказал, что тот задал ему целую уйму вопросов о том облаченном в зеленый наряд незнакомце, которого он видел танцующим в своем саду, и несколько раз заставил в точности повторить слова, сказанные этим человеком.

— А потом, — продолжал Ранульф, — он сказал, что своей песней сделает меня счастливым и здоровым. И я уже начинал чувствовать себя по-настоящему здоровым, когда ты, папа, влетел в комнату.

— Прости меня, мой мальчик, — извинился господин Натаниэль. — Но почему ты сперва так закричал и умолял меня не оставлять тебя с ним?

Ранульф поежился и опустил голову.

— Наверно, опять получилось, как с тем сыром, — сказал он смущенно. — Но, папа, я хочу поехать на эту ферму. Пожалуйста, отпусти меня.

Несколько недель господин Натаниэль упорно отказывался дать согласие. Он держал мальчика при себе — насколько позволяли дела и официальные обязанности, — стараясь подобрать для него занятия и развлечения, которые могли бы настроить ребенка на новый лад. Дело в том, что слова Эндимиона Лера, хотя и произвели не слишком большой эффект на его духовное состояние, но в память врезались самым решительным образом. И все же он не мог не замечать, что Ранульф увядает день ото дня, что речи его становятся все более и более фантастичными; и отец начал уже опасаться, что нежелание отпустить сына на ферму вызвано эгоистическим желанием оставить его при себе.

Хэмпи, как ни странно, была за то, чтобы отправить ребенка из дома. Старуха относилась ко всей этой истории прелюбопытнейшим образом. Ничто не могло заставить ее поверить в то, что Вилли Клок дал мальчику нечто другое, а не кусочек плода страны Фейри. Она сказала, что подозревала это с самого начала, однако заводить об этом речь было просто неразумно.

— Если он дал ему не это, так что же тогда? — спрашивала она презрительным тоном. — И что представляет собой сам Вилли Клок? Он оставил свое место — не взяв заработанных денег — в одну из двенадцати ночей после Рождества. А когда пес или слуга вдруг сбегает именно в