Город святых и безумцев [заметки]
1
Ко времени Мэнзикерта жесткий южный акцент его народа раз и навсегда сменил титул (и, соответственно, обращение) «капитан» на «капан». «Капитан» было не только званием Мэнзикерта как командующего флотилией, но и древним имперским титулом, которым и сафнаты наделяли глав островных епархий; тем самым, титул имел одновременно религиозное и военное значение. Его использование в такой сравнительно поздний период показывает, насколько глубоко проникло влияние Сафнатской империи: через два века после ее падения титулы все еще были в ходу у племен, которые могли знать о ней только понаслышке. — Примеч. автора.
2
Примечание о назначении этих примечаний: предлагаемый вам, праздный турист, текст так богат примечаниями, дабы не обрушивать на вас такой объем знаний, что, раздувшись от них, вы уже не в состоянии с вашим обычным бездумным пылом предаться радостям города. Для того чтобы свести на нет ваши предсказуемые выходки (обнаружив в этом повествовании интересный для себя сюжет, немедленно перескочить через остальное, пока снова не появится о нем упоминание), я вычистил все перекрестные ссылки на другие издания «Хоэгботтона», которые подобно нашествию низших грибов или микофитов засоряют остальные брошюры данной серии. — Примеч. автора.
3
К примечанию 2 мне следовало бы добавить, что самые интересные сведения будут даны только в форме примечаний, которых я постараюсь включить в текст как можно больше. И действительно, затронутые в примечаниях факты будут в дальнейшем разъяснены в основном тексте, тем самым запутав всех тех, кто решил примечаний не читать. Такова цена, которую придется платить тем, кто разбудил престарелого историка от дремы за преподавательской кафедрой, чтобы заставить писать для серии расхожих путеводителей. — Примеч. автора.
4
Сегодня соленая вода сменяется пресной всего в 25 милях от устья реки; причина этому неизвестна, но, возможно, связана с наносами ила, которые играют роль естественного фильтра. — Примеч. автора.
5
Почти пятьсот лет спустя петуларх Дрей Микаль прикажет выкорчевать вокруг города туземную флору, чтобы насадить северные виды своей юности — без сомнения, самое надменное лекарство от тоски по дому изо всех задокументированных. — Примеч. автора.
6
И тем не менее, что, собственно, мы знаем о детстве и юности монаха? Крайне мало. В архивах Никеи нет никакого упоминания о Самуэле Тонзуре, предположительно, он просто проезжал через город по дороге куда-то еще и не проповедовал там активно. «Самуэль Тонзура» вполне может быть именем, которое монах взял себе для того, чтобы скрыть истинное. Десяток ученых, в особенности воинственная Мари Сабон, утверждают, будто Самуэль Тонзура не кто иной, как сам Патриарх Никейский, который, как известно, исчез приблизительно в то же время, когда Тонзура появился у Мэнзикерта. Сабон приводит косвенное свидетельство в виде часто повторяемой легенды о том, что Патриарх нередко отправлялся в город инкогнито, одетый простым монахом, чтобы шпионить за своими подчиненными. Его вполне могли захватить, не зная о его высоком сане, который, будь он раскрыт, дал был Мэнзикерту такой козырь против Никеи, что он легко мог бы взять город и укрепиться за его стенами в полной безопасности от Брейгеля. Но если это так, то почему Патриарх, уже завоевав доверие Мэнзикерта, не предпринял никаких попыток бежать? Невзирая на еще некоторые аргументы Сабон, вся теория от начала и до конца представляется упорствованием в собственных заблуждениях. Мои исследования, подкрепленные деспотом Нункским, позволяют предположить, что исчезновение Патриарха совпадает по времени с исчезновением жрицы Каролины из Церкви Семиконечной Звезды и что Патриарх и Каролина бежали вместе, а обвенчал их бродячий жонглер, наспех рукоположенный в сан священника. — Примеч. автора.
7
По причинам, которые станут ясны ниже, Тонзура не смог ее завершить, а потому десять лет спустя сын Мэнзикерта выписал для этой цели из Никеи еще одного труффидианского монаха. К несчастью, этот монах, чье имя до нас не дошло, верил в необходимость носить власяницы, ежедневно подвергать себя бичеванию и проповедовать «гнусность письменного слова». Он действительно завершил биографию, но с тем же успехом мог бы не трудиться. Хотя текст отредактирован самим Мэнзикертом II, в нем содержатся такие пассажи, как: «И ево привелико возвышеное виличество ступил на шушу поступью завоивателя ден менувших». Очевидно, что эти кощунства против Письменного Слова намного перевешивают любые обиды, которые могло бы нанести ему Слово. — Примеч. автора.
8
Если дотошному историку нужны дальнейшие доказательства того, что Сабон ошибается, ему достаточно только прочесть надпись на дневнике монаха: «Самуэль Тонзура». Зачем трудиться, поддерживая видимость, если само содержание дневника могло обречь его на смерть? Зачем, если это действительно был Патриарх (по сведениям, человек умный и образованный), выбирать такой топорный и очевидный псевдоним? — Примеч. автора.
9
Все цитаты без указания источника взяты из дневника Тонзуры, а не из биографии. — Примеч. автора.
10
Цитата из биографии. Невольно задаешься вопросом: если капан был столь лютым, каким же грозным должен был быть Майкл Брейгель, чтобы обратить его в бегство? — Примеч. автора.
11
Что капан прибавил к имени своего сына «II», раннее свидетельство того, что он намеревался бросить морской промысел и основать династию. Племени аанов идея династии показалась бы странной, поскольку обычно капаны выбирались из самых опытных мореходов, а наследственные притязания играли лишь вторичную роль. — Примеч. автора.
12
Здесь я считаю необходимым вставить три замечания. Во-первых, фрагмент о серошапках, написанный для биографии капана, был составлен в гораздо более резких выражениях, и там они описаны как «маленькие, с поросячьими глазками, с зажатым щеками морщинистым проломом на месте рта и носом как у обезьяны». На самом деле серошапки выглядели почти так же, как грибожители сегодня, иными словами, как уменьшенные копии нас самих, но капан уже тогда пытался их дегуманизировать и тем самым создать оправдание, логическое объяснение, почему лишает их жизни и собственности. Во-вторых, как это ни удивительно, свидетельства заставляют предположить, что серошапки шили себе одежду из выделанных шкурок полевых мышей. В-третьих, Тонзура, кажется, выдал страшную тайну: если встреченный ими серошапка действительно достигал «капану только до плеча», а средний рост серошапок, по собственному признанию Тонзуры, был три с половиной фута (как у сегодняшних грибожителей), то сам капан не мог быть выше четырех с половиной или пяти футов ростом, иными словами, карликом. (Немаловажно, что в письме Халифу относительно будущих торговых связей Брейгель называет Мэнзикерта «мой крошка-враг», ведь в языке Халифской империи «крошка» помимо снисходительной издевки имеет буквальное значение «маленький». Следует ли предположить, что Брейгель, который всегда сам писал государственные депеши, весьма и весьма любил поиграть словами?) Возможно, приведенное Тонзурой в биографии описание Мэнзикерта было продиктовано капаном, который пожелал спрятать от Истории свое скромное телосложение. К несчастью, рост капана или незначительность оного, остается двусмысленной темой, и потому я буду придерживаться ортодоксальной версии, изложенной Тонзурой. И тем не менее какое наслаждение поспекулировать! (Если Мэнзикерт действительно был невысок, существовала надежда, что в серошапках он может увидеть своих давно утерянных троюродных кузенов. Увы, этого не произошло.) — Примеч. автора.
13
Остается только гадать, почему дети и грибы вызывали у Мэнзикерта отвращение. Грибы он, без сомнения, ел, и София родила от него ребенка. Быть может, если он действительно был недомерком, в детстве У него было прозвище «Грибок»? — Примеч. автора.
14
Поскольку это был первый и последний раз, когда серошапки активно пытались вступить в контакт с аанами, невольно спрашиваешь себя, что, собственно, серошапка сказал Мэнзикерту. Это было дружеское приветствие? Сама словоохотливость данного конкретного серошапки в сравнении с другими, которых аанам еще предстояло встретить, многих историков заставила предположить, что ему (или ей — вопреки расхожему мнению, женщин среди серошапок столько же, сколько мужчин; из-за длинных рубах и штанов они обычно выглядят бесполыми) было поручено приветствовать высадившихся на берег. Какие возможности упустил Мэнзикерт, не приложив побольше усилий понять намерения серошапки? Каких трагедий можно было бы избежать? — Примеч. автора.
15
Тонзура питал преступную слабость к нолсам. Упоминания об этих животных, обычно предваряемые такими расхожими сравнениями, как «размером с» или «серый как», встречаются в его дневнике тридцать раз. По моему бесконечному милосердию, я избавлю вас от перечисления остальных двадцати восьми случаев. — Примеч. автора.
16
В биографии к данному Тонзурой описанию также прилагается серия рисунков грибов рукой Мэнзикерта (в своем дневнике Тонзура с издевкой называет их попыткой «казаться чутким»), из которых я привожу три для той горстки туристов, кого заинтересуют художественные способности капана. — Примеч. автора.
17
По всей видимости, это действительно было так, поскольку Тонзура не сумел привести описания. — Примеч. автора.
18
Маммолог>{6} Ксавье Дэффед уверял, что на самом деле это были «кейбабари, низкорослый родственник свиньи, похожий на крысу». (Цитируется по «Хоэгботтоновскому справочнику мелких туземных млекопитающих».) Если это так, то, как покажут последующие события, амбрским крысам удалось совершить своего рода переворот в сознании общества, бедные кейбабари в южном климате сегодня практически вымерли. — Примеч. автора.
19
Джеймс Лаконд предположил, что микофиты обладают галлюциногенными свойствами. Со своей стороны, Тонзура попробовал «похожий на артишок грибок» и нашел, что на вкус он сродни бездрожжевому хлебу; он не упоминает никаких побочных эффектов, хотя Лаконд утверждает, что с этого момента повествование Тонзуры следует считать наркотическим видением. Далее Лаконд заявляет, что изложенный Тонзурой эпизод, в котором люди Мэнзикерта обожрались микофитами (одни из которых на вкус были как мед, а другие — как курятина), как раз и объясняет их внезапную безжалостность. Но Лаконд противоречит самому себе: если дальнейший рассказ Тонзуры бредовое видение, то и эпизод с пожиранием микофитов тоже. Как всегда при обсуждении серошапок, дискуссия ходит такими же кругами, как и их постройки. (Сходная кругообразность заставила Лаконда под конец жизни заявить, что мир, каким мы его знаем, на самом деле продукт сна, который видит Тонзура. Поскольку представление о нашей самобытности как амбрцев, о том, откуда мы пришли, в значительной степени опирается на дневник Тонзуры, это граничит с ересью безумия.) — Примеч. автора.
20
По общему признанию, предприятие опасное и прискорбно известное своей неточностью, поскольку вторжения на их территорию не вызывают у грибожителей особых симпатий. — Примеч. автора.
21
Вопрос о том, откуда пришли серошапки и почему они обитали только в Цинсории, остается загадкой. Эта тема ставила в тупик многих историков, и чтобы избежать подобной участи, я совершенно обойду ее стороной. — Примеч. автора.
22
Но ведь самоочевидно, что они разводили микофиты? — Примеч. автора.
23
Тонзура указывает на многократное повторение следующего символа:
— Примеч. автора.
24
Том XX, выпуск 2 «Листка подлинной истории», издаваемого Обществом «Амбрцы за коренных обитателей». — Примеч. автора.
25
Тонзуре следовало бы насторожиться, увидев такой вопиющий «беспорядок» в столь чистом во всех прочих отношениях городе. Возможно, он столь же твердо, как и его повелитель, взялся дискредитировать и дегуманизировать серошапок, что не мог отнестись к увиденному иначе? — Примеч. автора.
26
К сожалению, это заявление подкрепляет утверждение Сабон относительно Патриарха Никейского. См. примечание 6. — Примеч. автора.
27
Бедный Тонзура. Непосредственно перед этой диатрибой монах описывает разновидность твердого гриба около семи дюймов высотой с ножкой столь же толстой, что и головка. Будучи сжат, этот гриб, пульсируя, значительно увеличивается в размере. Случайно проходя между «библиотекой» и амфитеатром, Тонзура в невинном неведении наткнулся на группу женщин-серошапок, которые использовали эти грибы, как он это назвал, «самым похотливым образом». Поэтому, вероятно, следует простить ему преувеличение. Тем не менее не важно, был он шокирован или нет (а ведь как монах он был больше других от мира сего), Тонзуре следовало бы заметить, что на каждое подобное «извращение» серошапки изобрели десяток более полезных чудес. Например, еще один вид гриба поднимался на два фута в высоту и имел длинную тонкую ножку с широкой шляпкой-колоколом, который, если его сорвать, можно было использовать как зонт, «колокол» даже складывался к ножке для удобства хранения. — Примеч. автора.
28
Здесь Лаконд ради разнообразия оказывается полезен. Он приводит две теории пассивности серошапок: согласно первой, Мэнзикерт высадился во время религиозного празднества, когда серошапкам воспрещалось участвовать в каких-либо актах агрессии, даже ради самозащиты; согласно второй, общество серошапок напоминало семью пчел или муравьев, и тем самым ни одна «единица» в городе не обладала свободой воли, являясь лишь продолжением общего коллективного разума. Некоторым историкам эта вторая теория Лаконда представляется экстремистской, но нельзя исключать возможность того, что в определенных классах общества серошапок пассивность была генетически выведенной. Это подтвердило бы мою собственную гипотезу о том, что весь город Цинсорий был религиозным артефактом, если хотите, храмом, в котором хранителям не дозволялось прибегать к насилию. Было ли поведение Мэнзикерта равносильно осквернению? — Примеч. автора.
29
Показательно, что Сабон и здесь не может прикусить язык и спорит, ссылаясь на Калабрианский Календарь, используемый в то время аанами, как на еретический и определенно не синхронизированный с современным. Однако Сабон упускает тот факт, что сам Тонзура, будучи неаанским автором биографии и дневника, вероятнее всего пользовался Халифским календарем, идентичным нашему собственному. — Примеч. автора.
30
Тонзура цинично пишет: «Лучше назвать город в честь срамных частей кита, чем в самом деле отправиться их добывать, ибо Мэнзикерт, будучи лентяем, находит пиратство более легким, нежели китобойный промысел: когда всаживаешь свой гарпун в честного матроса, меньше вероятности, что он протащит тебя триста миль по бурным водам, а после, развернувшись, небрежно сожрет тебя и потопит твоих товарищей». Среди других рассматриваемых Мэнзикертом названий были «Аанвиль», «Аанаполис» и «Аанбург», поэтому можно почти наверняка утверждать, что, невзирая на все издевки Тонзуры, название «Амбра» было предложено самим монахом. — Примеч. автора.
31
Или, как выразилась Сабон, «некоего коварного грибка». — Примеч. автора.
32
В своем дневнике Тонзура пишет, что означенный микофит «более напоминал один катышек, сношающийся с другим катышком, но кто усомнится в видениях капана?». Неужели нам следует поверить, что последовавшая затем резня порождена парой злополучной формы лишайников? Сабон в качестве аргумента ссылается на «Стоктонскую карту», известную среди историков как «Мученье с вареньем», когда пятно черничного варенья, похожее на еретика Ибонофа Ибонофа, вызвало семидневные беспорядки в городе. Соглашаясь с Сабон, Лаконд пересказывает легенду о том, что приказ Халифа напасть на менитский город Рихтер явился прямым следствием того, что рихтерский лимон, когда Халиф его разрезал, брызнул ему в глаз соком. К несчастью, Сабон и Лаконд объединили свои силы для отстаивания идеи, которая в данном контексте утрачивает свое достоинство. По моему мнению, Мэнзикерт все равно напал бы на серошапок, вне зависимости от того, подвернулись бы ему микофиты или нет. — Примеч. автора.
33
Тонзура ни разу не упоминает, где во время этой резни находился он сам — принимал участие или пытался вступиться; более поздние косвенные свидетельства указывают, что он, возможно, пытался ее предотвратить. Тем не менее в его описании бойни есть что-то пугающе холодное, отстраненное. Как и следовало предположить, биография повествует о храбрости Мэнзикерта, когда, окруженный «вооруженными До зубов, кровожадными серошапками» (читай: «безоружными, перепуганными карликами»), капан сумел проложить себе дорогу в безопасное место. — Примеч. автора.
34
Берсар — почетный титул в армии аанов, даруемый только тем, кто выказал великую храбрость в бою. — Примеч. автора.
35
Вся информация, какой мы располагаем о последующих событиях, исходит от Мэнзикерта II, который не умеет развлечь, как Тонзура, за нехваткой остроумия и дара к живописанию. Мэнзикерт II был серьезным семнадцатилетним отроком (как я лично могу засвидетельствовать, убийственное сочетание для исторических сочинений), и по большей части я воздерживался от прямых цитат. — Примеч. автора.
36
Серошапки, вероятно, забрали и свое легендарное золотое дерево, поскольку ни в рассказе Мэнзикерта II. ни в последующих хрониках о нем нет ни слова. Чтобы такое примечательное изобретение вообще нигде не было упомянуто, противно законам вероятности, разве что его уже прихватили с собой серошапки. — Примеч. автора.
37
С этого момента во избежание путаницы я стану назвать его Мэнзикертом I. — Примеч. автора.
38
Лаконд: «Акт величайшего варварства, уничтожение лучших артефактов культуры, не встречавшейся более нигде в известных землях, уничтожение народа, одновременно мирного и развитого. Геноцид — еще слишком мягкое слово для ее преступления». Сабон: «Без храбрости Софии новорожденная Амбра канула бы в вечность, погубленная предательством серошапок». — Примеч. автора.
39
Биография пытается заставить читателя поверить, будто София уничтожила все постройки, но поскольку в других источниках мы находим, что десятью годами позднее Мэнзикерт II некоторые из них использовал под склады и оборонительные сооружения, это представляется маловероятным. — Примеч. автора.
40
Мы начинаем недоумевать, действительно ли Мэнзикерт искренне верил, что должен вырезать серошапок из-за странной формы лишайников. — Примеч. автора.
41
Настолько много, что Мэнзикерту II пришлось запретить кормление крыс во время голода. — Примеч. автора.
42
К немалому огорчению всех труффидиан, мэнзииты зачастую претендуют на то, чтобы считаться братьями и сестрами в Труффе, что не раз уже приводило к беспорядкам (и к жаренью на вертеле десятка-другого крыс) в Религиозном квартале. — Примеч. автора.
43
Нетерпеливый, нерадивый читатель, не имеющий ни тени интеллектуального или исторического любопытства, да сделает старому историку одолжение и перелистнет следующие несколько страниц, перейдя непосредственно к самому Безмолвию (часть III). Я бы предположил, что в нашу отвратительную эпоху это относится к большинству из вас. Разумеется, подобные читатели, которые скорее всего примечаний не читают и потому едва ли смогут оценить несколько следующих страниц, перескочат и это и будут мучиться скукой хроник… — Примеч. автора.
44
После того как Мэнзикерт I вернулся к ней слепой и душевнобольной, София уже не была прежней: она отошла в мир иной вскоре после его смерти, а при жизни не проявляла особого интереса к управлению, хотя по меньшей мере в двух случаях (по настоянию сына и с большим успехом) возглавляла карательные экспедиции против южных племен. София поистине любила своего скотину мужа, хотя и не на плаксиво-сентиментальный лад, как то описывает Восс Бендер в своей первой и наименее успешной опере «Трагедия Джона и Софии»: трудно не посмеяться над сценой в конце третьего акта, когда Джон танцует с мужчиной в крысиной шкуре, в безумии приняв его за Софию. — Примеч. автора.
45
По всей очевидности, он был красивым мужчиной, хотя и не обладал грубоватой представительностью отца; он был худощавого телосложения и имел гриву черных волос, из-под которой зеленые глаза светились живым и проницательным коварством. — Примеч. автора.
46
Долгое время эти племена избегали города и к новому поселению относились с чрезмерным уважением, — пока не поняли, что серошапки ушли, и, по всей видимости, окончательно, после чего решительное презрение к аанам стало повсеместным. — Примеч. автора.
47
Подробный обзор ранней политической и экономической системы, а также подробный отчет об урожаях и т. д. см. в великолепной работе Ричарда Мандибулы «Финансы и общество в ранней Амбре», недавно опубликованной в «Альманахе историка», т. XXXII, выпуск 3. Столь детальная информация выходит за рамки этого краткого эссе, не говоря уже о границах терпения читателя и выносливости скрипучих суставов старого историка. — Примеч. автора.
48
Составленный в правление Мэнзикерта II каталог коллекции указывает, что по меньшей мере две реликвии были изъяты из святых еще при жизни и что, хотя агенты капана долго и упорно торговались с Халифом, чтобы приобрести «пенис и левое яичко святого Георгия Асуфского», заполучить им удалось только яичко. (Можно только воображать себе причудливое зрелище победного вступления яичка в город, когда его, высоко подняв над головой, нес на надушенной, расшитой золотом подушке, верховный труффидианский понтифик, а собравшиеся толпы встречали его бурным ликованием.) На пике религиозной лихорадки Церковь Семиконечной Звезды даже собрала комплект частей тела — голова оттуда, ухо отсюда, — чтобы создать существо, которое они назвали «Святым всех святых», своего рода суперсвятого. Этот экспонат на протяжении двадцати лет выставлялся на всеобщее обозрение, пока несколько других церквей, из-за отсутствия собственных реликвий оказавшихся на грани разорения, не объединились и, совершив сообща набег, не «разъяли» этого первого голема. — Примеч. автора.
49
Восстановленный дворец не вызвал ни порицаний, ни похвал: и действительно, самой интересной его чертой были многочисленные фрески и портреты на внутренних стенах, на некоторых запечатлены победы над армиями Халифа, высосанные из пальца историками. Хуже того, на двух первых портретах в тронном зале изображены капаны, которых вообще не существовало, дабы затушевать факт Оккупации, периода, во время которого город находился под властью Халифа. По сей день амбрским школьникам рассказывают про подвиги капана Скиндера и капана Бартина. Редко когда по земле ходили столь могучие, хотя и эфемерные полководцы… — Примеч. автора.
50
Свидетельства указывают, что его, возможно, отравил честолюбивый сын, которого он из предосторожности всегда брал с собой в военные кампании, чтобы постоянно держать мальчика под присмотром. Кончина Мэнзикерта II была внезапной, без очевидных симптомов болезни, и по приказу сына его тело быстро кремировали. Если особых протестов не возникло, то, возможно, потому, что, невзирая на свой отличный послужной список, он не пользовался особой популярностью. Ему не хватало харизмы, необходимой для того, чтобы люди следовали за ним бездумно. — Примеч. автора.
51
На севере капанство Амбры, как оно уже стало официально называться, натолкнулось на непримиримое сопротивление менитов, последователей религии, которую труффидианство считало ересью. Позднее мениты создадут громадную северную торговую империю с центром в городе Морроу, приблизительно в восьмидесяти пяти милях вверх по течению от Амбры. — Примеч. автора.
52
Сабон настаивает, что это была проказа, другие же утверждают, что эпилепсия. Чем бы оно ни было, мы можем выбирать из трех эффектных заболеваний с очень и очень различными симптомами. — Примеч. автора.
53
Тропическая гниль проявляется по-разному, но, согласно одному оставшемуся безымянным современнику, у Мэнзикерта III был самый худший случай из когда-либо задокументированных: «Внезапно на его сраме выскочил абсцесс, затем глубокий язвенный свищ; излечить их было невозможно, и они прошли до самых его кишок. Отсюда зародилось бесчисленное множество червей, и начала исходить смертельная вонь, поскольку, вследствие предшествовавшего болезни чревоугодия, все члены капана целиком превратились в чудовищные комья мягкого жира, который затем загнил и являл невыносимое и самое страшное зрелище для всех, кто подходил близко к больному. Что до врачевателей, одни были совершенно не способны терпеть чрезмерную вонь, а другие, еще остававшиеся при нем, не могли оказать ему помощи, поскольку туша его раздулась и достигла той стадии, когда уже не было надежды на выздоровление». — Примеч. автора.
54
Если приказ Мэнзикерта III (после его смерти отмененный) был крайностью, то его обвинение, мол, городские доктора мало что смыслят в медицине, увы, обоснованным. В попытке повысить уровень обслуживания Институт послал делегацию ко двору Халифа, равно как и к знахарям туземных племен. Врачи Халифа отказались поделиться своими методами, а вот знахари стали весьма полезны. Институт перенял такие туземные процедуры, как применение пресноводной электрической камбалы для местной анестезии перед операцией. Еще одна процедура, возможно даже более оригинальная, решила проблему инфекции во время зашивания кишок. Помешенные вдоль разреза на внутреннем органе крупные сенегросовые муравьи надежно скрепляли рану своими челюстями, затем знахари обрезали тела, оставляя только головы. Вернув кишки на место в полость тела, знахари затем сшивали кожные покровы. По мере того как шов заживал, головки муравьев постепенно растворялись. — Примеч. автора.
55
Хотя я потрудился посвятить ему достаточно примечаний. — Примеч. автора.
56
Одно меню такого банкета включало открытый пирог с телячьими мозгами, жаренных на вертеле ежей и блюдо, известное сегодня как «Услада нолса», неполный рецепт которого был в прошлом году обнаружен «Амбрской гастрономической ассоциацией»:
1 очищенный череп нолса
1 истолченный в пюре мозг нолса
1 галлон бренди
6 устриц
2 очень чистых мочевых пузыря свиньи
24 яйца
соль, перец и веточка петрушки.
С горечью сообщаю, что поиск недостающих ингредиентов продолжается по сей день. — Примеч. автора.
57
В извинение Мэнзикерту III следует сказать, что Шарп обладал невыносимым самомнением. Его автобиография, опубликованная по неотредактированной рукописи, найденной на его теле, содержит такие перлы, как: «Равно с Запада и Востока моя репутация стаями призывает их в Морроу. Моль, возможно, орошает земли Халифа, но это мои золотые слова питают их дух. Спросите брейгелитов или последователей Мечтателя Джонса, они скажут, что знают меня, восхищаются мной и желают со мной встречи. Лишь недавно прибыл один амбрец, влекомый неодолимым желанием испить из фонтана моего красноречия». — Примеч. автора.
58
Романисту из Скэтии, Джорджу Леопрену, которому Мэнзикерт III не дал отплыть домой, выпала схожая участь, и на родину он смог вернуться лишь после многих злоключений: «Я поднялся на судно и покинул город, который считал таким богатым и процветающим, но который на самом деле оказался ослабевшим от голода, городом лжи, обмана, предрассудков и алчности, городом ненасытных, корыстолюбивых и самовлюбленных. Мой проводник был при мне, и после сорока девяти дней езды верхом на осле и на лошади, голода, жажды, вздохов, стонов и слез я прибыл ко двору Халифа. Но и тут мои страдания не окончились, ибо, когда я вступил на последний отрезок моего пути, ветра задержали наш корабль в Поусте, его покинула команда в Лэтрасе, неласково встретили евнух-епископ и голодающие в Лукасе, а затем я претерпел от трех следовавших одно за другим землетрясений на Доминоне, после чего оказался среди воров. Только на шестидесятый день я наконец вернулся на родину, которую больше никогда не покину». Если бы он знал, что однажды один страдающий артритом историк найдет его повествование уморительным, то, наверное, развеселился бы. С другой стороны, возможно, и нет. Как бы то ни было, мы без труда можем понять склонность романистов-историков очернять Мэнзикерта III даже более, чем ему полагается по заслугам. — Примеч. автора.
59
Мы никогда не узнаем, почему народ принял Аквелия с такой радостью, разве что Мэнзикерт III на смертном одре объявил его своим преемником, или Мэнзикерт II, зная про болезненность сына, заранее повелел, чтобы, в случае кончины Мэнзикерта III, Аквелий занял его место. Легенда о том, что, когда Аквелий был ребенком, на окно его детской опустился золотой орел и предсказал ему, что однажды он станет капаном, без сомнения, апокриф. — Примеч. автора.
60
Три века спустя мэры городков вдоль берега Моли сбросят иго капанов и создают лигу городов-государств, основанную на торговых альянсах, — со временем ввергнув Амбру в ее нынешнее состояние «рабочей анархии». — Примеч. автора.
61
Первый, устроенный еще Мэнзикертом I праздник был сравнительно непритязательным: пир с двумя переменами блюд, где в качестве увеселения выступил престарелый глотатель мечей, умудрившийся проткнуть себя орудием своего ремесла. Более затейливые увеселения отмечают в особенности правление Аквелия. Подобные торжества включали в себя Никейские Сады шириной в триста ярдов, возведенные на плотах между двумя берегами Моли, с цветами и деревьями из разноцветных кристаллов, и полное рыбы искусственное озеро, из которого гости могли выбрать себе желаемое, прежде чем удалиться на банкет. В год после Безмолвия, по мановению руки капанши, огромных размеров искусственная сова закружила над дворцовой площадью, отразив свет сотен факелов, прежде чем наконец приземлилась на восьмидесятифутовой копии халифской Арки Тарбута. Но, быть может, самое оригинальное представление было дано в правление Мэнзикерта VII, который, восстановив колизей серошапок, его запечатал, залил водой арену и восстановил прославленные морские битвы, задействовав в них модели кораблей в масштабе два к трем. Все это великолепие и церемонии служили увеселению горожан и прославлению капана в ранний период, а в поздние годы также для сокрытия все растущей нищеты и военной слабости города. — Примеч. автора.
62
По материалам четвертой переписи населения; из архива старого Бюрократического квартала. — Примеч. автора.
63
Самая нелепая, на взгляд большинства историков (и потому вполне достойная изложения), «теория» Лаконда постулирует, что некоторые грибожители действительно созревали внутри подобных грибов. Это объясняет и то, почему под ударами топоров эти грибы вопили, и то, почему зачастую их сердцевины состояли из темной, водянистой массы, напоминающей плаценту или околоплодные воды. Лично я на данный момент полагаю, что «вопили» они потому, что такой звук издают вопли микофита определенной разновидности, имеющие резиновую консистенцию, когда их разрубает топор; что до «плаценты», то во многих микофитах имеется питательный мешок. Хотелось бы, чтобы Лаконд производил более глубокие изыскания по своей теме, прежде чем выдвигать гипотезы, но, впрочем, тогда мы лишились бы его изумительной глупости. — Примеч. автора.
64
К тому времени, перевалив за пятый десяток, Бацилла был пламенным стариком с дымящейся бородой, вероятно, являвший собой то еще зрелище. — Примеч. автора.
65
В защиту Совета следует сказать, что репутация у Бациллы была неоднозначная и довольно пестрая. Сегодня мы имеем роскошь перспективы, но тогда у Совета не было времени изгонять из памяти такие нововведения Бациллы, как искусственные ноги для улиток, миттенки для рыб или прискорбно известную «летательную куртку». Бацилла исходил из того, что если воздух внутри чего-либо позволяет этому предмету держаться на воде, то, возможно, позволит предмету, в данном случае человеку, плыть по воздуху. В соответствии с этим принципом Бацилла создал специальный костюм для всего тела, который назвал «летательной курткой». Она представляла собой три десятка сшитых воедино и наполненных воздухом мешков из опустошенных желудков коров и свиней. Не проведя предварительного испытания, Бацилла уговорил своего кузена Брэндона Мэпа надеть «летательную куртку» и в присутствии главных министров Аквелия спрыгнуть с крыши нового Труффидианского собора. Когда несчастный разбился насмерть, один министр в пределах слышимости Бациллы выразил общее мнение, сказав (пусть для того, чтобы утрата казалась не слишком бессмысленной), мол, да, возможно, перед самым концом его кузен действительно немного летал. Другой, настроенный не столь благожелательно, заметил, что если бы «куртку» надел сам Бацилла, пустозвон, каких свет не видывал, результат мог бы оказаться иным, поскольку очевидно, что из Брендона окончательно выбило дух, а если от него что и осталось, так разве что мокрое место… Разумеется, труффидиане пришли в ужас, что их новый собор был окрещен брызгами крови — и еще более расстроены, обнаружив, что Брэндон был атеистом. (Тут следует, однако, заметить, что последние семь лет труффидиане провели в ужасе оттого или иного события.) — Примеч. автора.
66
Типичным примером может служить протокол показаний, записанных полицейским Ричардом Крокусом: «Я проснулся посреди ночи от шума из кухни. Было, наверное, два часа, и моя жена была при мне, детей у нас нет, поэтому я понял, что кто-то, кому в доме быть не положено, готовит себе перекусить. Тогда я пошел в кухню тихо-тихо, подхватив в качестве оружия доску, которой собирался укрепить вешалку, но так руки и не дошли из-за больной спины — я, как и все, служил в армии и повредил спину, упав во время упражнений на плацу, и даже некоторое время получал пособие по инвалидности, пока не выяснили, что я поскользнулся на помидоре — а жена все зудела, чтобы я починил вешалку, поэтому я принес деревяшку — я хочу сказать, сначала из лавки, а потом, той ночью, ее подобрал, но не для того, чтобы вешалку починить, а для самозащиты, сами понимаете. Так на чем я остановился? Ах да. Так вот, иду я на кухню и уже думаю про себя, не сделать ли мне бутерброд из оставшегося с вечера хлеба, поэтому, может, я и не обратил внимания на происходящее, как следовало, и будь я проклят, если там нет того маленького человечка, крошечного-прекрошечного человечка в огромной фетровой шляпе: сидит себе на кухонном столе и уплетает за обе щеки шоколадный торт моей хозяйки. Я на него посмотрел, а он посмотрел на меня, я не шелохнулся, и он не шелохнулся. У него были большие такие глазищи, а носик маленький, и улыбка, мол, валите все, вот только во рту у него были зубы, большие такие зубы, и это вроде как шло вразрез с веселостью. Конечно, он уже испортил женин торт, поэтому я собрался врезать ему доской, вот только он бросил в меня грибом, а дальше я ничего не помню. Очнулся я утром, и не только торт пропал невесть куда, но и жена хлещет меня по щекам и говорит мне, мол, вставай, мол, я опять пил, мол, я на работу опоздаю. А позже тем же днем, когда я на стол накрывал, то ни ножа, ни вилки не мог сыскать. Все до единой исчезли. Ах да, почти забыл, и гриба, который в меня попал, я тоже не нашел, но говорю вам, он был тяжелее, чем выглядел, потому что у меня на макушке огроменная шишка осталась. Видите?» — Примеч. автора.
67
Надеясь нажиться на пилигримах, несколько сувенирных магазинчиков начали торговать статуэтками и куклами грибожителей, а также всякой мелочовкой, вырезанной из грибов. Появился даже замечательный кабак под названием «Спора серошапки». (Этот кабак существует по сей день, и в там подают лучшее во всем городе холодное пиво.) — Примеч. автора.
68
Гениальный маневр Аквелия заключался в том, что вместе с послом и предложением брака он отправил в Морроу горстку труффидианских монахов договариваться о религиозном компромиссе, который позволил бы менитскому королевству и труффидианскому капанству устранить свои разногласия. Многие догмы были чрезвычайно невразумительны. Например, мениты верили, что Бог пребывает во всех тварях, в то время как труффидиане, дабы отмежеваться от мэнзиизма, утверждали, что крысы «от дьявола». Через много недель нелепых доводов в пользу достоинств крыс («их мех приятно гладить») и пороков («они распространяют заразу») был достигнут компромисс, согласно которому из труффидианских текстов следовало вымарать выражение «от дьявола» и заменить его на «не от Бога» (изначально было предложено «сотворены от Бога, но, возможно, отошедшие от его учения», но этого труффидиане не приняли). Спустя год мучительных переговоров и, вероятно, скорее от изнурения и скуки, чем от примирения двух истинных вер, к немалому облегчению обоих правителей (которые хотя и были верующими, но обладали сильной практической жилкой), было заключено соглашение. Это соглашение протянуло семьдесят лет, пока его не отменил Великий Раскол, и даже тогда расторжение завета происходило через офисы труффидианской церкви во владениях Халифа. — Примеч. автора.
69
Хроники того периода называют этот союз браком по расчету, поскольку некоторые свидетельства указывают, что Аквелий был гомосексуалистом. Но если он и начался с расчета, то вскоре перерос во взаимную любовь. Безусловно, ничто не исключает возможности того, что Аквелий был бисексуалом, как бы ни пытался писавший два столетия спустя Мериад — тогдашний капан Амбры ученый и гомосексуал — выставить Аквелия извращенцем. — Примеч. автора.
70
Учитывая пример Софии и Мэнзикерта I, нет ничего удивительного в том, что вплоть до падения Трилльяна Великого Банкира и его Банковских воителей женщины служили в армии и многие добивались высочайших постов. Сама Ирена была превосходной охотницей, могла обогнать и одолеть самого быстрого из своих пяти братьев и изучала стратегию ни много ни мало у гениального халифского генерала Масуфа. — Примеч. автора.
71
Прошу заметить, что, несколько раз упоминая Халифа за этот шестидесятилетний период, я имел в виду не одного-единственного правителя. Халиф избирался тайным голосованием, и его имя всегда держали в тайне, чтобы предохранить от покушений наемных убийц. Каждый Халиф назывался просто «Халифом». Стоит ли удивляться, что у должности царского генеалога было столь мало плюсов и столь много минусов? — Примеч. автора.
72
Если условия этого соглашения кажутся чрезмерно жесткими, следует вспомнить, что вассальная присяга, по сути, ничего не значила: Халиф был слишком занят закреплением своих недавних завоеваний на востоке (восстания в этих областях тайно субсидировал ничего не оставлявший на волю случая Аквелий), чтобы взимать дань или хотя бы послать собственного управителя для надзора над капанством. Однако в этом отношении Халиф обыграл Аквелия, поскольку в последующие столетия его преемники станут утверждать, что капанство Амбра принадлежит им по праву, и даже развяжут войну, чтобы его «освободить». — Примеч. автора.
73
Когда Мечтатель Джонс был наконец разгромлен в кровавой битве, на три века упрочившей господство Халифа на западе, Аквелий откликнулся следующими словами: «Как друг обоих великих вождей, могу только сказать с Богом: я радуюсь с теми, кто ликует, и плачу с теми, кто льет слезы». — Примеч. автора.
74
Еще до падения Мечтателя Джонса эти свирепые воины были изгнаны на восток медленно наступающими армиями Халифа, который определенно желал, чтобы своими нападками они ослабили Амбру. С тех пор они сошли со страниц истории так скандально и нелепо, впрочем, обстоятельства их гибели не имеют прямого отношения к теме этого эссе; достаточно будет сказать, что взрывающиеся пони малоприятное зрелище и что никто не знает, кто в ответе за червей. — Примеч. автора.
75
Учитывая, что это перекрыло доступ к морю, стоит ли удивляться, что господствующей водной державой в регионе Амбра стала лишь ко времени Мэнзикерта V, который построил Верфь: всемирно известный центр кораблестроения, который мог оснастить галеру за двенадцать часов, а полностью вооруженный военный корабль — за два дня. — Примеч. автора.
76
И так уж совпало, что это дало бы Аквелию возможность продемонстрировать, что случается, когда армия с сильной кавалерией бьется в основном с военно-морскими соединениями: ничего. — Примеч. автора.
77
Для этого Аквелий окружил город стеной, дабы защитить его от атаки с севера, востока и юга. Он также возвел защитные укрепления вдоль берега с запасом снаряжения, которое позволило бы превратить корабли в плавучие баррикады. От этих строений сейчас мало что осталось, поскольку выигравший на торгах опцион подрядчик, предположительно бывший брейгелит, использовал некачественные материалы. Но самая восточная оконечность Религиозного квартала еще упирается в обломок городской стены. — Примеч. автора.
78
Даже не будь голода, Аквелию все равно пришлось бы взять с собой почти столько же кораблей, так как перед охотой на кальмара было необходимо пройти по внешнему краю территориальных вод брейгелитов. — Примеч. автора.
79
Единственной слабостью Аквелия была склонность самому возглавлять военные экспедиции. Подобная доблесть часто помогала ему выйти победителем, но она же послужила причиной его гибели за несколько дней до его шестьдесят седьмого дня рожденья, когда, уже будучи, как мы увидим, недееспособным, он настоял на том, чтобы на специально обученной лошади поскакать на битву со скаму, вышедшими из мерзлой тундры, чтобы напасть на Морроу, — Аквелий так и не увидел великана-северянина, свалившего его боевым топором. — Примеч. автора.
80
Обратите внимание на различие этого символа и приведенного в примечании 23. Никто пока не расшифровал ни первоначального символа, ни смысла этого «расчленения». — Примеч. автора.
81
Никто, кроме Сабон, разумеется. Сабон утверждает, что мениты согнали жителей и учинили резню в пятидесяти милях от города, а затем подбросили компрометирующие серошапок улики. В подкрепление этой теории она упирает на участь капанши (которая вскоре раскроется). — Примеч. автора.
82
На протяжении многих лет он был любовником Аквелия. Что думала о сложившейся ситуации Ирена, нам неизвестно, но мы знаем, что она относилась к Надалю с большими добротой и уважением, нежели он к ней. Позднее из-за этого он лишится поста. — Примеч. автора.
83
Причины такого решения представляются одновременно личными и политическими. Хотя Аквелий никогда не распространялся об этом публично или с глазу на глаз, Надаль после смерти капана писал, что капан (к большому его, Надаля, огорчению) действительно любил Ирену и, обезумев от горя, возомнил, будто она все еще жива, но находится где-то под землей. Однако рассказ Надаля нельзя считать полностью искренним, потому что если Аквелий верил, что его жена жива, то, надо думать, позволил бы военным послать за ней большой отряд? Нет, его жертва послужила нескольким другим целям: если бы не пошел он, то разгневанные и убитые горем амбрцы сами перешли бы к решительным действиям, возможно, свергли бы его, попытайся он остановить их снова. (Далее, если бы все знали, что спустился он ради Ирены, менитский король, возможно, отнесся бы к капану с большей благосклонностью.) Самое важное: Аквелий ревностно изучал историю и скорее всего знал обстоятельства резни серошапок и последовавшего за ней сожжения Цинсория. Несомненно, действия серошапок он интерпретировал как месть и более всего желал избежать ответного удара, что привело бы только к дальнейшему возмездию с обеих сторон, раз и навсегда дестабилизировав город и сделав всякое управление им невозможным. Ведь если серошапки могли сделать так, чтобы без следа исчезли 25 тысяч человек, то у Аквелия оставалось лишь два варианта выбора: навсегда оставить город или достигнуть какого-то соглашения. Возможно, угадав, что теперь, когда их отмщение свершилось, серошапок удастся склонить к переговорам, а также зная, что хотя бы следует что-то предпринять, а еще вопреки всей вероятности надеясь спасти жену, он, наверное, полагал, что выбора у него нет. Если Аквелий видел ситуацию в таком свете, то его следует причислить к самым самоотверженным и доблестным вождям, которые когда-либо были и будут в Амбре; такая самоотверженность дорого ему обернется. — Примеч. автора.
84
В том маловероятном случае, если вам интересно, сколько министров пережили Безмолвие, позвольте мне приподнять завесу невежества: министры никоим образом не освобождались от периодической военной службы, более того, их посты требовали ее несения, так как Аквелий твердо решил сохранять армию поелику возможно «гражданской». И следовательно, по меньшей мере семь министров или кандидаты на этот пост отплыли вместе с флотом. — Примеч. автора.
85
В своем биографическом сочинении «Аквелий» Питер Коппер приводит трогательный рассказ об отбытии капана в подземное царство. Коппер пишет: «И потому вниз он спустился, во тьму, но не так, как сделал это Мэнзикерт I, не ради кровавой забавы, но по зрелом размышлении и в убеждении, что никакая другая мера не спасет город от уничтожения, будь то физического или духовного. И когда тьма поглотила его и стихло само эхо его шагов, министры воистину поверили, что никогда более его не увидят». — Примеч. автора.
86
Возле Бодукса, где еще стоят старые развалины Олфара; тетерева и дикие свиньи водятся там в изобилии. — Примеч. автора.
87
В то время она полагала, что такая помощь усилит ее позицию внутри государства, и не собиралась прибегать к ней для защиты против угрозы извне. — Примеч. автора.
88
Что капанше удалось хотя бы заключить мятежников в тюрьму, уже свидетельствует не только о силе характера Ирены, но и о крепости созданной Мэнзикертом II государственной системы. Когда решение капана и слухи о роли грибожителей стали достоянием гласности, большинство переживших Безмолвие высказались за всеобщее наступление на подземный город. И действительно, вопреки подтвержденному капаншей приказу Аквелия, один лейтенанте флагманского корабля по имени Ред Мартиган возглавил нелегальную операцию против грибожителей, пока капан все еще находился под землей. Взяв с собой пятьдесят человек, он повел их в самую юго-западную оконечность города и вошел в подземелья через открытую водопропускную трубу. Несколько дней спустя один друг, не отправившийся с экспедицией Мартигана, сходил к трубе, чтобы проверить, не вернулись ли они. На трубе он обнаружил аккуратно выложенные головы Реда Мартигана и пятидесяти его товарищей, глаза у них были «выковыряны», губы сложены в своего рода «гримасную» улыбку, которая наводила ужас больший, чем вид самих голов. В ответ на вопрос, не сорвала ли эта выходка Мартигана старания Аквелия под землей, могу предложить лишь уже знакомый и выводящий из себя рефрен: «Увы, мы никогда не узнаем». — Примеч. автора.
89
В то время как Надалю можно доверять относительно содержания речи, точные ее формулировки в его изложении заслуживают меньшего доверия: в его писаниях даже слово «тошнота» приобретает оттенок тщеславия и утомительной мелодрамы. Однако он наш единственный источник. — Примеч. автора.
90
На самом деле много большей угрозой были харагк. — Примеч. автора.
91
С тем результатом, что в последующие годы, при более слабых капанах, мэр по статусу приравнялся к капану. — Примеч. автора.
92
Как смогли харагк пересечь реку в таком числе? Пловцами они были никудышными, но сумели сшить и надуть семь тысяч шкур животных (и вовсе не от, как утверждали слухи, своих пони, их они любили) и в полном вооружении переплыли, гребя по-собачьи, реку. Барельефы с изображением этого события — один из немногих дошедших до наших дней образчиков искусства харагк:
Большее недоумение вызывает другое: откуда харагк узнали, что атаковать им следует именно в этот момент? До недавнего времени это казалось загадкой. Даже хороший наездник не мог бы добраться до западной границы Амбры менее чем затри дня, и еще три потребовалось бы на возвращение после получения известий, затем еще время на сам бросок через реку Моль. Пять лет назад один плотник в западном городе Низимия случайно откопал серию каменных табличек с вырезанными на них сценами из народных легенд харагк. Одна из них, относящаяся к подходящему временному периоду, повествует о внезапно выросшем из-под земли грибе и о старике, который, выйдя из гриба, приказал харагк напасть на их «врагов с востока». Может ли быть, что грибожители сумели приурочить нападение харагк к своему Безмолвию? И не мог бы этот старик быть самим Тонзурой? — Примеч. автора.
93
Желая искупить свою вину, некоторые мятежные амбрские командиры просили послать их в опасные уличные бои и настолько хорошо себя зарекомендовали, что, хотя и были лишены званий и после кризиса вернулись к гражданской жизни, их земли не были конфискованы, и жизни тоже. — Примеч. автора.
94
Хуже того, у неизвестных животных, с которых харагк содрали шкуры, были широкие поры, и наспех сшитые шкуры понемногу протекали; хотя при первой переправе подавляющее большинство уцелело, на обратном пути многие потонули. — Примеч. автора.
95
Печально известный каннибал с особой склонностью к западным племенам. Что Аквелий держал его своим вассалом, как буфер против брейгелитов, возможно, диктовалось политической необходимостью, но оставалось достойным порицания сточки зрения морали. — Примеч. автора.
96
Единственную причину, почему харагк сумели так быстро оправиться (всего три года спустя они снова станут угрожать Амбре), следует искать в том, что их великий генерал Хекира Блгккыдкс со своими семью соратниками бежал от скаму и, внушая страх своим гневом (еще более лютым, чем у Мэнзикерта I), добрался до крепости Джелис, где нашел убежище Харагк-Хан Грннк (отдавший приказ о «наступлении амфибий» на Амбру). Умирая от голода, босой, в драной одежде, Блгккыдкс ворвался ко двору хана и, как говорят, взревел: «Надувные звериные шкуры?» — после чего одним ударом меча снес голову своему повелителю и тут же объявил себя новым ханом. Он оставался ханом последующие двадцать лет, до самого уничтожения харагк как политической и культурной единицы. По счастью, следующие три года он провел, искореняя скаму, ибо ужасно пострадал от их рук, и к тому времени, когда снова обратил свое внимание на Амбру, город уже достаточно оправился, чтобы себя защитить. (Одним отдаленным следствием их провалившегося наступления на Амбру явилась для харагк фатальная нехватка хороших переводчиков: почти все они погибли от пылающих фашин в Амбре. Тем самым, когда Блгккыдкс, ища повод объявить войну, официально потребовал от амбрцев сдаться, сопровождавшая ультиматум угроза гласила: «Я начиню ваши подмышки тухлыми яйцами», тогда как старое харагкское выражение звучало бы: «Я разорву вас от подмышки до подмышки, как курицу».) — Примеч. автора.
97
Некоторые ученые-садоводы (не те, к кому обращались за консультацией при написании этого пособия) указывали, что ткани глазных яблок — непревзойденная питательная среда для микофитов. — Примеч. автора.
98
Невозможно забыть посвященную Безмолвию оперу Восса Бендера «Король под землей», которая (хотя и содержит явно идиотскую сцену с исполнением желаний, где капан собственноручно сносит голову двум десяткам переодетых в «грибожителей» карликов и всех уцелевших тем самым «повергает в ужас») обладает глубокой и неповторимой красотой. Особенно хороша сцена, в которой капан выползает по ступеням на поверхность, слышит голос своей Ирены и, коснувшись ее лица, поет:
Поскольку опера Бендера популярнее любого исторического сочинения, его мнение превратилось в расхожую версию событий, так удобно опустившую, например, страсть к капану злополучного Надаля. По счастью, многие музыкальные темы (в частности, плавание харагк на звериных шкурах) Восс Бендер счел для оперы неподходящими, и именно в таких низких сферах, куда не опускается взор общества, подобным мне созданиям еще дозволено копошиться, бормоча наши мнения «экспертов». — Примеч. автора.
99
Хотя король менитов действительно оказывал на нее давление, требуя присоединить Амбру к Морроу, Ирена, уже твердо решившая посвятить себя своей второй родине, дала ему отпор, ссылаясь на призрачное вмешательство Халифа в случае, если Амбра попадет в руки менитов. — Примеч. автора.
100
Что Аквелий все еще любил ее, не подлежит сомнению, и сам он не сетовал ни разу, хотя многие его министры, в результате практически лишившиеся власти, жаловались — и довольно шумно. — Примеч. автора.
101
Надаль, все это время остававшийся верным Аквелию, пересказывает разговор, в котором капан упрекнул Надаля за его гнев на многочисленную клевету, сказав: «Они понесли ужасную утрату. Если, чтобы исцелиться, им нужно выставить меня злодеем, пусть будет так». — Примеч. автора.
102
Рассказ о продолжении рода Мэнзикерта или о грибожителях лежит за рамками этого эссе. Достаточно будет сказать, что грибожители все еще с нами, а мэнзииты существуют лишь как пограничная религия и довольно надоедливая модель черной, похожей на жука, моторной повозки. — Примеч. автора.
103
Стоит ли удивляться, что многие уехали (в частности, в другие города), а их места заняли поселенцы с южных Аанских остров и с севера из Морроу. Недостающие рабочие руки рекрутировали среди племен, живших в окрестностях города. Чтобы привлечь их сюда, Ирена предложила им работу и снижение налогов. Приток иноземных нравов и обычаев в некогда аанский город бесповоротно разнообразил и омолодил местную культуру… Напрашивается вопрос, почему столько людей согласились заселить место, откуда исчезло двадцать пять тысяч душ? Но правительство намеренно распространяло ложную информацию, виня в человеческих жертвах вторжение харагк и брейгелитов. Создается впечатление, что в то трудное и бурное время многие за пределами города так и не услышали подлинной истории. Другие предпочитали ей не верить, в конце концов, история ведь была малоубедительная. И потому на протяжении нескольких столетий недобросовестные ученые, которым следовало бы подольше посидеть за книгами, распространяли лживые россказни о чуме и гражданской войне. — Примеч. автора.
104
Учитывая размах утраты, удивительно, сколь мало уцелевших покончили жизнь самоубийством. Нужно отдать должное усердию Ирены и Аквелия, в особенности помнить про пример, который они подали, и рабочие места, которые они предоставили. — Примеч. автора.
105
Поскольку в столетнюю годовщину события грибожители начали понемногу вливаться в амбрское общество, хотя бы как сборщики мусора. — Примеч. автора.
106
Всего пятьдесят лет назад несколько домов были найдены в следующем состоянии: они были заколочены, затем заслонены другими постройками и обнаружены лишь случайно в ходе планомерного обследования улиц с целью установки фонарей. Инспекторы сочли атмосферу в этих комнатах (пыль повсюду; тарелки и кухонная утварь проржавели или разъедены лишайниками; запах, сухой как смерть; засохшие цветы, разложенные повсюду как дань памяти) настолько угнетающей, что после краткой разведки не только снова их заколотили, но и засыпали, невзирая на решительные протесты меня самого и различных старых перечниц из «Амбрского исторического общества». — Примеч. автора.
107
Если так, то Дьявол спасал ее несколько раз кряду. — Примеч. автора.
108
На этой стадии повествования я начинаю официально прощаться с теми, кто хотя бы заметил мое маргинальное существование. К сему моменту слепая машина истории обогнала меня, и я отпрыгну с дороги, дабы дать ей катится вдаль, не препятствуя своей отчаянной жестикуляцией в попытке привлечь ее внимание. С привязанной к хроникам историей покончено: осталось лишь подмести пол, вынести мусор и погасить свет. Я же снова удалюсь в безвестность моей маленькой квартирки, выходящей на площадь имени Восса Бендера. Такова участь историков: все более растворяться в своем предмете, пока уже не перестанут существовать вне его. Помните об этом, когда станете пробираться через полуденную толпу в Религиозном квартале, некрепко держа свой путеводитель в левой пухлой руке, а правой балансируя полпинтой темного. — Примеч. автора.
109
В библиотеке уже хранился ряд уникальных рукописей, включая анонимный «Словарь эротического стимулирования», мемуары Мечтателя Джонса, несколько листов бумаги из пальмового волокна с каракулями грибожителей и шестьдесят девять текстов по консервации плоти, украденных у Халифа, которые оказались весьма полезны Мэнзикерту II после его лихорадочной скупки частей тел от святых. — Примеч. автора.
110
А так, когда пятьдесят лет спустя в продаже появились его копии, это вынудило капана Мэнзикерта VI отречься от трона и уйти в монастырь. — Примеч. автора.
111
Увы, Абрасис ни разу не оговорился, был ли во всех частях дневника почерк один и тот же, или в тех или иных местах чем-то отличался. — Примеч. автора.
112
За исключением описания резни и рассказа о решении Мэнзикерта I спуститься под землю. — Примеч. автора.
113
Вечно скептичная Сабон без энтузиазма приводит легенду о том, что появившийся в «библиотеке» Мэнзикерт I на самом деле был конструктом, созданным из микофитов двойником капана. При всей ее явной нелепости следует помнить, сколь часто с историей грибожителей переплетаются легенды о двойниках. — Примеч. автора.
114
Еще одно указание на то, что Мэнзикерт был маленького роста. — Примеч. автора.
115
Тогда, как и теперь, внебрачных детей у духовенства было десяток на сель; гораздо интереснее было бы знать, где жили эти сын и мать. Быть может, в Никее? — Примеч. автора
116
Сабон сухо пишет: «Тонзура уже был самым конченым человеком в истории мира. Как же они могли улучшить само совершенство?» — Примеч. автора.
117
Большинство каракулей эротического свойства и чрезмерно экспрессивны. Следующие строки не встречаются ни в одном из известных религиозных текстов и сопровождаются пометкой «продик.», что означает «продиктовано». Ученые полагают, что это переведенный Тонзурой образчик поэзии грибожителей.
Если это действительно поэзия грибожителей, то приходится заключить, что или переводчик (из-за стресса и недостаточного освещения) приложил стараний меньше, чем следовало бы, или грибожители в поэзии поразительно бездарны. — Примеч. автора.
118
Кстати, они за. — Примеч. автора.
119
Это любимая теория Лаконда, над которой насмехается Сабон: эти двое так и будут вести войну, сама история станет им полем боя, руки каждого ласкают горло другого, ноги переплетены до скончания веков, и тем не менее ни один не победит в такой субъективной области, как фундаментальная история. (Хотя я предпочитаю другую: Лаконд и Сабон — противоборствующие стороны одного и того же безнадежно расколотого историка. Что, если бы они смогли достичь взаимопонимания?) — Примеч. автора.
120
Сабон предположила, что у грибожителей имелся своего рода калейдоскоп или «магический фонарь», способный проецировать изображения на стену. Что до упоминания «Смотрителя», больше в тексте он нигде не появляется и потому остается мучительно загадочным. О скалу дневника Тонзуры разбивались карьеры многих историков; сам я отказываюсь верить ложным маякам. — Примеч. автора.
121
Мне до некоторой степени импонирует теория Лаконда о том, что дневник Тонзуры всего лишь введение к огромному литературному документальному труду, нацарапанному на стенах подземной системы канализации, и что этот труд, если его явить надземному миру, раз и навсегда изменит наши представления о мироздании. Лично я полагаю, что такой труд может в лучшем случае изменить наши представления о Лаконде, так как, если бы он существовал, то по меньшей мере одна его теория была бы принята консервативной исторической наукой. — Примеч. автора.
122
Самая последняя, имевшая место тридцать лет назад, стоила жизни всем членам «Амбрского исторического общества» и двум его собакам-талисманам. — Примеч. автора.
123
До недавнего времени можно было купить тур по мнимым туннелям грибожителей, который устраивал некий Гвидо Зардоз. После того, как туристы поглощали прохладительные напитки с подмешанными в них галлюциногенами, Зардоз отводил их в подвал своего дома, где по его сигналу из укрытия выпрыгивали несколько карликов в широкополых фетровых шляпах и кричали «Бу!». С великой неохотой городской совет закрыл это заведение после того, как у одной престарелой дамы из Стоктона случился сердечный приступ. — Примеч. автора.
124
И с тех пор их перестали производить — слишком текут. — Примеч. автора.
125
В одном пассаже из его «Полночи для Манфроя» читаем: «Именно в той удушливой тьме огни дома Сраха пронзили меня точно из-за могилы, и я уже не мог цепляться за мысль, что все кончится хорошо. Мне придется убить этого злодея. Мне придется сделать это, пока он не успел первым. Потому что если он убьет меня, у меня не будет возможности убить его». — Примеч. автора.
126
Безусловно возможно: Свиреп мог опросить сколько угодно труффидианских монахов или прочесть сколько угодно дошедших до нас книг поданной теме. — Примеч. автора.
127
Сабон утверждает, что Свиреп сохранил копии своих подделок. Более того, в письме к одному другу Свиреп упоминает «довольно необычные мемуары, которые мне велели написать». Сабон полагает, что Свиреп сделал точную копию изначальных страниц. Если так, то никто пока эту истинную копию не нашел. — Примеч. автора.
128
Возможно, слишком жестоко считать, что из-под земли Тонзура силился выразить себя, рассказать о произошедшем, быть услышанным в мире наверху так же яростно, как Свиреп пытался заткнуть ему рот. — Примеч. автора.
129
Хотя Сабон, как и следовало ожидать, считает, что рассказ очевидца тех событий Надаля тоже мог быть подделан Свирепом. — Примеч. автора.
130
Я сам побывал в Замилоне, чтобы взглянуть на эту страницу, и к данной стадии моей пестрой карьеры достаточно научился осторожности, чтобы отклонить честь высказаться о ее аутентичности или поддельности. — Примеч. автора.
131
Хотя, надо признать, ограничивающейся страницами малоизвестных исторических журналов и религиозных памфлетов. — Примеч. автора.
132
Тогда называвшегося Морроуской Религиозной Академией. — Примеч. автора.
133
Кэдимон Сигнал был моим другом, и, во избежание конфликта интересов, я не стану распространяться о его многочисленных добродетелях: его силе характера, тонком чувстве юмора и выдержке вин, хранящихся в его подвале. — Примеч. автора.
134
Для своего удобства Халиф повелел добавить номера страниц золотом. — Примеч. автора.
135
Сигнал сообщает, что служитель «листал страницы с такой невероятной скоростью, что мы едва их видели. Когда настало время назвать десять номеров, которые нам пришлось выбрать наугад, их с большими церемониями преподнесли служителю, который с равной помпезностью отыскивал нужную страницу, а нам это время приходилось пережидать снаружи, дабы мы случайно не увидели лишнего. К тому времени, когда была найдена и представлена нам первая страница, прошло минут двадцать, и она оказалась пустой, за исключением слов „смотри на следующей странице“». — Примеч. автора.
136
Уместно высокой, хотя торс и ноги статуи (и сама лошадь, поскольку Мэнзикерт при жизни в глаза лошади не видел, не говоря уже о том, чтобы на ней ездить) принадлежат не Мэнзикерту I, а являются обломком конной статуи, датируемой периодом краткой оккупации города войсками Халифа, на которую некто (довольно неумело) насадил голову Мэнзикерта. Высота первоначальной статуи Мэнзикерта неизвестна, и она изображала капана в окружении его любимых крыс, отлитых, как и их попечитель, из бронзы. Один предприимчивый, но не слишком умный бюрократ продал статую (без головы) на лом эрцгерцогу Банфуру за сто лет до вторжения Халифа. Эрцгерцог немедленно перелил статую на пушку, которую любовно окрестил «Старым Мэнзикертом» и из нее от души обстреливал Амбру. Что до крыс, то они сейчас украшают небольшой алтарь возле акведуков, и если больше напоминают кошек, чем крыс, то только потому, что модели скульптора поумирали, когда заказ был готов лишь наполовину, и, чтобы закончить, ему пришлось прибегнуть к услугам своего кота. — Примеч. автора.
137
Несомненно, гораздо утешительнее верить, что источники, на которых основывается этот рассказ, правдивы, что все это не одна чудовищная ложь. И на этой приятной мысли, о Турист, я покину тебя навсегда. — Примеч. автора.
