Город-Поезд - [3]

«У Столыпина на одного меньше. Про других пока не знаю, но и там всё совсем не тихо. Из столицы уже вызвали особых спецов из тех, что пробудились, но не перебрались в Тальзеур».

Чего действительно не знал Ворошилов, так это того, что к вечеру первого дня с заявлением о похищениях обратилось меньше трети пострадавших. Начавшееся следствие так и не нашло ответа на главный вопрос.

Зачем кому-то потребовалось похищать аж пятьдесят незнакомых друг с другом человек?

Глава 1. «Чужой» среди чужих

Похищение, темнота, избиение. Затем снова темнота, стакан воды, два куска черного хлеба и спустя четыре часа снова избиение. Наверное, стоило бы начать свой рассказ с того, как именно и зачем нас похитили, но без одной важной детали эта история будет выглядеть неполной и недостоверной. Она как грязная кровь… пронизывает всё происходящее. Как в моем прошлом, так в настоящем и будущем.

Терпимость — это мой грех. Не благо, а именно грех. В течение длительного времени я могу терпеть шум от соседей, грубость, побои, голод, жажду и даже издевательства. Моральные или физические, не важно. Однако в такие моменты мой котел гнева потихоньку закипает.

Эмоции не вырываются наружу, а накапливаются. Если ситуация не меняется, котел заходится паром, гудит от напряжения и наконец взрывается. Причем происходит это тихо… обманчиво тихо. Пальцы сжимаются в кулак, и вот тогда обертка мирного тихони слетает. А прячущееся внутри меня зло — неудержимое, не знающее законов и норм морали, — вырывается наружу.

Сегодня именно такой день. Котел сдерживаемых эмоций переполнился.

Меня и еще почти полсотни более молодых подростков похитили. Это то немногое, что я могу сказать с уверенностью. Их главный, Корза — чтоб ему демоны в адский котел масла не подливали — он забрал у нас имена. И это страшно! Не помнить ни как тебя зовут, ни где учился, ни кто твои близкие, ни даже то, во что был одет во время похищения. Вообще ничего.

Воспоминания всплывают только ассоциативно. Вспомнил о наручниках на руках и точно знаю, что никогда раньше меня в них не заковывали. И так во всём. Алюминиевая кружка, сходить в туалет в углу, не пялиться на ничем не прикрытую грудь соседки. Я не помню, чего именно не помню. И потому для меня — эта клетка и комната, где нас держат — и есть весь мир.

Я тут поспрашивал соседей. Ну тех, кто еще жив. Нас затаскивали в машину, прикладывали к лицу тряпку с дурно пахнущей гадостью, и дальше мы все оказывались тут. Черте где! Большое полукруглое помещение. Вдоль стен стоит девять клеток, по три похищенных человека в каждой. Из одежды — трусы, да и то не на всех. Окна закрыты черной пленкой. Воздух сырой, осенний, и только по перепаду температуры дня и ночи я смог понять, что нахожусь тут уже примерно семь дней.

Похитители приходили раз в пять-шесть часов. Более точного времени никто из тех, кто попал в плен раньше меня, назвать не смог. А после начала избиений даже на разговоры сил не оставалось. Нас били без какой-либо конкретной цели. Мучителям не нужен был выкуп, сведения о счетах или продажа нас на органы. Складывалось впечатление, что само похищение с последующими избиениями и было их целью. Лишить свободы, имен, одежды, чтобы потом забить до смерти.

И так все семь дней, днем и ночью. Мучители подходили к клеткам не спеша. Они шли и кричали «Корза-Корза-Корза!», нагоняя страху. Делали круг по клеткам, проводя железными ключами от замков по прутьям решетки. От звука удара металла о металл подростки начинали орать от ужаса. Уже на второй день звон ключей вызывал плач у большинства похищенных.

А потом начинался круг избиения. Снова и снова, каждые пять-шесть часов. Одного за другим нас вытаскивали из клеток и били так, чтобы ничего не сломать и не нанести смертельных увечий.

— Давай, кричи: «Во имя Корзы! Во славу Корзы!», — на еле живую девицу орал быковатый надзиратель. У него бугры мышц выпирали из-под одежды. — Кричи! И боль уйдет. Кричи-кричи-кричи! Ор-р-р-ра!

— Во имя Корзы! — заорала девица. — Во славу Корзы!

Пленница снова и снова повторяла эту фразу, словно мантру, отгоняющую боль и страх. Весь смысл ее существования в такие моменты сводился к тому, что она произносила и во что сама со временем начинала верить. Смотря на это со стороны, я понимал — это самообман. Просто мозг начинает акцентировать свое внимание на произносимых словах, а не готовить тело к очередному удару. Но была и странность! Произносимая фраза и впрямь ослабляла боль, даже если я сам не верил в сказанное. Будто «Корза» — это какое-то магическое имя или слово. Другие пленные чувствовали тоже самое.

Что касается мучителей — те, кто нас избивал до полусмерти, всегда ходили по двое. Четыре пары, работающие в две смены. Они всегда брали первым того, кто ближе всех сидел или лежал у выхода из клетки. Всегда один из них вытаскивал жертву, а второй контролировал дверь в клетку.

Трижды приходил этот самый Корза. Крепкий взрослый мужик в красном балахоне и в скрывающем лицо колпаке. В такие моменты над окнами прямо под потолком загорался рисунок человеческого черепа с оленьими рогами и какой-то спиралью во лбу. И вот тогда, те из похищенных, кто славил имя Корзы, впадали в чуть ли не священный страх перед ним.