Город под кожей - [47]

Дело спорилось. Мальчишка был послушен материнской воле. Научился подавлять в себе слабость. Привык, попадая в передряги, полагаться только на свои силы. Полюбил секцию карате, драки на школьном дворе. Он не отличался ни особыми размерами, ни чрезмерной вспыльчивостью. Просто был самым жестоким, когда того требовала обстановка. Маленький мальчик внутри его постепенно исчезал.

Постепенно мать начала вносить в программу воспитания сына новые элементы. Впоследствии он уже не смог вспомнить, в каком был возрасте на момент первого испытания. Ему казалось, что так было всегда и продолжалось целую вечность. Сколько же лет ему тогда было? Восемь? Шесть? Неужели правда?

Мать и сын ехали в машине, очень быстро, непристегнутые, погруженные в молчание. Пацан сообразил, что мать выпила. Они выполняли заказ на другом конце города, что-то покупали, продавали, доставляли и теперь проезжали через отдаленный район, где ему пусть редко, но приходилось бывать раньше – людные улицы, сомнительные типы в подворотнях, – как вдруг мать резко остановила машину у бордюра и скомандовала: «Все. На выход!»

Пацан не понял, чем провинился. Мать почти всегда была чем-нибудь недовольна. Ее бесило буквально все на свете: чьи-то слова, что-то увиденное по телевизору, но чаще всего недовольство вызывал он сам. Однако на этот раз пацан был совершенно уверен, что не сделал ничего дурного, да и говорила мать без злобы, что испугало его еще больше.

– Мы сделаем из тебя мужчину, – пообещала мать. – Выходи из машины. Посмотрим, найдешь ли ты дорогу домой.

Она произнесла эти слова совершенно спокойно, как будто все матери поступали с сыновьями таким образом.

– Хорошо, – сказал пацан – иной ответ был просто невозможен – и вышел из машины. Он еще надеялся или, скорее, питал иллюзию, в которую сам не верил, что мать вот-вот улыбнется, скажет «ладно, проехали», что все окажется шуткой, проверкой, не распустит ли он нюни. Он не был плаксой. Однако мальчишка остался стоять на улице, а мать, рывком захлопнув дверцу, уехала. Даже не помахала на прощанье.

Пацан стоял на тротуаре один, без слез в глазах, вдали от дома, понимая, что в определенном смысле так будет всегда. Он найдет дорогу домой. Конечно, найдет. Адрес он знал, в кармане лежали кое-какие деньги, язык не отнялся, можно расспросить прохожих, дойти пешком или доехать на автобусе. С ним ничего не случится. Хоть он и пал духом, ему ничто не угрожало. Он достаточно быстро добрался до дома, не испытывая страха, полагая, что мать осталась довольна, хотя та ничем этого не выказала. Неделю спустя она повторила заезд, через неделю – еще раз, и пошло-поехало. Каждую неделю мать высаживала его все дальше, в подозрительных, незнакомых районах города.

Он подумал, не купить ли тайком карту – ее легко было спрятать в доме; решил не покупать – какое-никакое, а все-таки жульничество. Разумеется, он иногда плутал, но ни разу не заблудился окончательно и в конце концов выучил город наизусть. Где бы он ни оказался, нигде не чувствовал себя чужаком. Даже когда он не знал названия улицы или района, достаточно было взглянуть на определенные ориентиры, обратить внимание на рельеф, ощутить контуры города, приметить, откуда падает свет, оценить видимый горизонт, и тут же приходило ощущение – он дома.

По дороге пацан внимательно наблюдал, обращая внимание на изменения в облике города, характерные черты районов и общин, образ жизни людей и причины того, почему они так живут – вместе или раздельно, в домах или лачугах, в квартирах или богадельнях, богато или беспросветно, с достоинством или как побитые собаки. Он видел сгустки жизни, отдельных судеб, непрерывное движение, агрессивность, различные формы симбиоза и паразитирования, непрерывный поток и взаимный обмен деловой жизни. Пусть он был всего лишь мальцом, неспособным охватить полный смысл увиденного своим разумом и тем более выразить его словами, уже тогда ему хотелось стать частью гигантского организма, возглавить его. Пацан не сомневался, что так и случится.

Он все меньше торопился возвращаться к матери. Стал попадать в неприятности и устраивать неприятности другим. Это окончательно его закалило. Очевидно, на это и рассчитывала мать. От него не требовалось соревноваться в чистоплюйстве. От него требовалось находить дорогу домой из далеких мест, проваливаться в ямы, выбираться из ям, принимать нужные решения, выживать, преуспевать.

Неприятности принимали различные формы. На иные – мелкие хищения, воровство всякой всячины из магазинов, редкие карманные кражи – толкала необходимость. Пацан многое усвоил – например, соотношение причин и следствий и особенно непредсказуемость последних. Иногда он заходил в магазин, снимал с полки десяток компакт-дисков или в книжную лавку – запихивал за пазуху столько комиксов, сколько помещалось, и выходил на улицу как ни в чем не бывало, несмотря на видеокамеры, сигнализацию и охранников. В других случаях достаточно было схватить с рыночного прилавка одно-единственное яблоко, и малахольный хозяин лотка устраивал погоню через весь район. Такой опыт шел на пользу.