Город - [78]

— Вы где? — совсем рядом спросил Давер и в глаза мне ударил невыносимо яркий свет.

Я зажмурился, до боли в глазных яблоках, и выругался.

— Простите, — сказал Ференц и свет ушел вбок. — Пойдёмте, я нашел подходящее место.

Кажется, это было самая верхняя комната во внутренностях машины. Командный центр. Голова упиралась в слишком низкий потолок. Четыре узких щели, как раз на уровне глаз, заменяли окна. Света из них хватало только на то, чтобы примерно представить, где находишься. Луч Даверовского фонаря выхватывал мёртвые черные экраны, пульты со множеством кнопок, низкие глубокие кресла.

— Здесь будет удобно, — сказал Давер. — Пойду только люк закрою…

Он вышел, я нащупал одно из кресел и сел. Оно просело подо мной, спинка, и без того низкая, ушла назад. Моё тело приобрело скорее лежачее положение, чем сидячее, но было действительно удобно. Я стащил ботинки, размял ноющие ступни, после чего закинул ноги на ближний из пультов. Возникла резонная мысль: как Ференц закроет чертов люк, если тот несколько тысяч лет ржавел в одном положении? В ту же секунду раздался жуткий скрип, такой низкой тональности, что больше походил на вибрацию. Сразу за ним едва слышный удар, дрожью пробежавший по корпусу танка.

— Заклинило немного… — сообщил поднявшийся Давер.

Я уже рылся в рюкзаке, ища еду, поэтому только кивнул, не сразу сообразив, что в темноте Ференц ничего не увидит.

— Давайте ужинать, — сказал я, чтобы хоть что‑то сказать.

Камней с историями у меня больше не было, к тому же давала знать о себе усталость. Поэтому я последовал примеру Давера — завалился спать, едва дожевав последний кусок.

Во сне я стоял перед своим домом. Тускло светила молодая луна. Пахло только что прошедшим летним дождём. Шелестел над головой в ветвях дубов и вязов легкий ветер.

Я обошел крыльцо и встал напротив окна в гостиную, так чтобы свет из дома не падал на меня. Народу внутри — не продохнуть. Бабушки и дедушки, дяди и тёти, двоюродные и троюродные братья и сёстры. Все при параде.

— Чего они празднуют? — спросил я.

— Твой день рождения, — раздался из‑за плеча такой знакомый голос.

Я повернулся.

— Привет, мам.

— Привет.

На ней самое любимое платье, светло — серое, из какой‑то новомодной ткани, с эффектом внутреннего свечения. При этом на ногах старые потёртые тапочки. Без туфель на каблуке она мне едва до плеча достаёт. Так я и смотрел на неё, сверху вниз, как на ребёнка. Она же строгим взглядом уставилась в окно.

— Вообще‑то до него почти полгода, — сказал я.

— Они празднуют день рождения нового тебя. Того, что увидел и пережил много плохого, но не сломался и не озлобился…

— А мне кажется, что и сломался, и озлобился, — вставил я.

— … и по — прежнему любишь и свой город, и свою семью, — закончила мама, не обратившая внимания на мои слова.

Что за дурацкий сон, подумал я.

— А ты почему здесь стоишь?

— Тебя жду, — ответила мама.

Я не нашелся, что сказать на это. Минуту мы стояли молча.

— Ты же на самом деле не моя мама, — сказал я.

Она отвернулась от окна и в первый раз посмотрела на меня.

— А кто же я? — спросила она с сарказмом.

— Ты Антон. Ну, то есть часть города…

— То есть, ты хочешь сказать — я похожа на мужика?

— Да причём тут похожа? Я совсем не про это…

— Родная мать, которая тебя родила и воспитала?

— Да я вообще не про это! — крикнул я.

— Не кричи на мать!

Она глядела на меня, сдвинув брови. Прямо как в детстве, когда я смотрел на неё сверху вниз.

— Все мы не люди… — сказал я тихо.

— Прекрати говорить глупости, — строго сказала она. — То, что мы не подвержены деструктивному и асоциальному поведению, не убиваем друг друга, наоборот, честно трудимся на благо общества, не говорит о том, что мы не люди.

— Ну вот ты и попалась. Вообще‑то ты должна была просто удивится такому неожиданному заявлению, — сказал я и проснулся.

Какой дурацкий сон, снова подумал я и огляделся. Я стоял внутри купола, в зале истукана. Сначала я поразмыслил о том, что слишком чётко осознаю, что нахожусь во сне, это больше похоже на историю. Потом — что мне теперь делать. Стоять здесь, пока не проснусь?

— Может ты подскажешь? — спросил я у статуи.

Великан покосился на меня.

— В том‑то и дело, что решить ты должен сам! — прогудел он.

Я аж подпрыгнул от неожиданности.

— Ты разговариваешь!

— Ты тоже, — сообщил истукан голосом столь низким, что от него по полу шла дрожь.

— Ну я‑то человек…

— Теперь да.

С виду он по — прежнему был обычной статуей, из камня или чего‑то похожего. Ни рукой, ни головой не шевельнул, только вперся в меня мертвым взглядом. Непонятно откуда голос идёт, губы‑то не двигаются…

— Это ведь ты со мной что‑то сделал? — сказал я после паузы.

— Я, — подтвердил истукан. — Меня заставили.

— Каким образом? — усмехнулся я. — Ведь ты не живой!

— Выходит, гуманность и сострадание присущи и мертвецам.

Я не понял, о чём он и сменил тему.

— И в чём я изменился? Чего во мне появилось, такого уникально — человеческого?

— В общем, ничего особо и не появилось, просто теперь у тебя появляются чувства, не заложенные программой. Твои действия невозможно достоверно просчитать. Твой хозяин отпустил тебя, потому что решил: ты никогда не пойдёшь на то, чтобы повредить ему. Вот только алгоритмы, заложенные им, могут в любой момент дать сбой. А когда именно — никто не знает.