Город мертвых - [90]

В ожидании того, что ментальная сила вот-вот воспарит в беспрецедентные высоты, как только сработает последний набор медикаментов, Виктор Безупречный даже не пытается вырваться, он лишь поднимает руку к неповрежденной половине татуированного лица, касается ее осторожно, как любящий отец мог бы коснуться лица ребенка, и Девкалион не отшатывается от прикосновения.

– Ты наверняка видишь, – говорит Виктор, – что они никогда не смогут быть едины, работать как один, объединиться без разграничения ради общего величия. Они никогда не пожертвуют своей индивидуальностью во имя процветания расы, никогда не подчинят свои разумы и сердца единой цели, а оттого не покорят природы и Вселенной навечно.

– Господь их от этого упаси, – говорит Девкалион.

А затем начинает происходить нечто удивительное и неприятное.

* * *

Девкалион не ведал, как будет проходить казнь, он знал лишь, что этот Виктор, сам себя называющий Безупречным, погибнет, забрав с собой все свои злобные творения.

Конец всему наступил, когда гигант почувствовал пульс света в своих глазах. Вначале он видел это явление лишь в зеркалах или на поверхности спокойной воды. Теперь холодные белые волны света плясали на запрокинутом лице Виктора. В испуганных глазах клона пульсировал иной свет, не глубинный – лишь отражение сияющих глаз палача.

Внутренним слухом Девкалион различил грозу – и не только – той ночи, когда был рожден из мертвых: нарастающие раскаты грома встряхивали небеса, словно угрожая обрушить их, как землетрясение стены склепа; урчание и гудение таинственных машин эхом отражалось от стен старой мельницы, крики боли гиганта, когда он сопротивлялся своему создателю, и триумфальные крики творца – безумная какофония. А затем он снова увидел в памяти то первое, что узрел, открыв глаза в ту давнюю ночь: колоссальный разряд цепной молнии, превративший тьму за окнами мельницы в сияющий день, искрящийся на кабелях собранных Виктором демонических механизмов. Не просто обычная молния обычной грозы, но молния небывалой силы, свет живой.

И теперь Девкалион ощущал тот же поток грубой силы, несущийся сквозь него, по рукам в ладони, в тело этого Виктора Безупречного. Одежда безумца вспыхнула и запылала, но пламя не обжигало руки гиганта. Кожа Виктора почернела и начала облезать клочьями, глазницы заполыхали огнем, пламя высунуло язык изо рта, и через несколько секунд он выпал из хватки Девкалиона, превратившись в пепел и фрагменты обгоревших костей.

Два с лишним столетия его продвижения к утопии подошли к концу. Единственная значимость, которой добился Виктор, заключалась в жертвах, исчислявшихся тысячами. Но и это казалось пустяком в сравнении с деятельностью Гитлера, Сталина, Мао и остальных, убивших десятки миллионов. Под всеми своими именами – Лебен, Гелиос, Франкенштейн – Виктор оставался маленьким человеком с ничтожными идеями, великими лишь на серебристом экране театра его воспаленного разума.

Пока Виктор горел, на каталке неподалеку попыталось подняться обнаженное тело репликанта, но оно содрогнулось и снова упало замертво. До этого момента Девкалион не сознавал, что данный коммунитарий был дубликатом президента Соединенных Штатов.

* * *

Когда три Строителя приблизились к пострадавшему «хаммеру», Салли Йорк сказал:

– Черта с два я им позволю все вот так закончить. Брюс, давай устроим гадам настолько сильное несварение, чтобы Грейс и Тревис успели в это время убежать.

Он распахнул водительскую дверцу, а затем, издав приглушенный боевой клич, выскочил под снег, вооруженный пистолетом и жизненным опытом выживания в безнадежных ситуациях. Он слышал, как Брюс выбирается из пассажирской двери, и подумал: «Ей-богу, здорово надирать уродам задницы, когда твоя прикрыта добрым другом».

Он почти испытал разочарование, ведь, прежде чем бой смог начаться, Строители одновременно обрушились на землю грудами того, что казалось, но определенно не было гравием.

* * *

Чиф Хармильо и помощник Нельсон Стернлаген под рокот выстрелов дошли до задней двери KBOW. Двое Строителей следовали за ними. Хармильо передал ключ Стернлагену – он сам не знал почему, – Стернлаген отдал его обратно, и оба секунду стояли, глядя на железку в руке чифа. Вставить ее в замок они не успели.

* * *

Лицо в животе безголовой женщины заявило:

– Я твой Строитель.

Рот широко распахнулся, а затем из него хлынул поток серебристо-серой массы – застывшей в дюймах от лица Расти, задрожавшей в воздухе и рухнувшей на пол, как и безголовая женщина. Фигура, являвшаяся невероятно грозной, теперь оказалась безвредной кучей… чего-то.

Расти с дико колотящимся сердцем отметил, что фрагменты стеклолицего существа продолжали рассыпаться, пока не замерли кучками того, что могло быть песком, но, скорее всего, им не было. И в дверь больше никто не звонил.

Включив светильник над крыльцом, Расти неохотно прижался лицом к окну. На крыльце никого не было.

Когда он открыл дверь, красавца с улыбкой в стиле «я могу продать все» там не оказалось. Как и ничего, кроме еще одной странной кучи… чего-то.

Расти стоял на холоде на крыльце и вслушивался в ночь. Выстрелы не звучали. Крики тоже. Роты моделей не маршировали по улице. Появилась красивая пара немецких овчарок, больше не испуганная, псы просто гуляли, принюхиваясь ко всему, что попадалось им по пути. Одна из овчарок вдруг упала на спину в свежевыпавший снег и начала в нем кататься, радостно болтая лапами в воздухе.