Город — мечта, да ноги из плоти - [5]

— Тогда я стану летчиком где-нибудь в другом месте.

— Вы говорите так нарочно, назло мне!

— Вовсе нет, — сказал Кармоди. — Я хочу быть летчиком, честно хочу. Я всегда хотел быть летчиком. Это моя мечта.

Наступила тишина. После долгого молчания Город произнес:

— Дело ваше.

Голос прозвучал холодно, как сама смерть.

— Куда это вы идете?

— Гулять, — ответил Кармоди.

— В полдесятого вечера?

— Ну. А что?

— Мне-то казалось, вы устали.

— Я успел отдохнуть.

— Понятно. Мне-то казалось, что вы посидите, и мы хорошенько потолкуем.

— А может, потолкуем, когда я вернусь?

— Ладно, не имеет значения, — горько произнес Город.

— Ладно, к черту прогулку, — горько произнес кармоди и сел.

— Я уже не хочу, — сказал Город. — Идите, гуляйте на здоровье.

— Спокойной ночи, — произнес Кармоди.

— Прошу прощения?

— Я сказал «спокойной ночи».

— Вы собираетесь спать?

— Разумеется.

— Спать? Прямо сейчас?

— А почему бы и нет?

— Да так… — промолвил Город. — Вы забыли умыться.

— А-а… действительно. Ничего, утром умоюсь.

— Вы давно не принимали ванну?

— Да, очень давно. Утром приму.

— Разве у вас не улучшится самочувствие, если вы примете ванну сейчас?

— Нет.

— Даже если я сам наберу воды?

— Нет, черт побери! Нет! Я хочу спать!

— Поступайте как знаете, — сказал Город. — Не умывайтесь, не учитесь, неправильно питайтесь. Но тогда не пеняйте на меня.

— Пенять? За что?

— За все, что угодно, — ответил Город.

— Ну, а именно? Что ты имеешь в виду?

— Неважно.

— Зачем же ты вообще об этом заговорил?

— Исключительно ради вас.

— Понимаю.

— Мне-то все равно, моетесь вы или нет.

— Ясно.

— Когда относишься к делу неравнодушно, — продолжал Город, — со всей ответственностью, очень неприятно выслушивать брань в свой адрес.

— Этого не было.

— Сейчас не было. А раньше днем было.

— Ну… погорячился.

— Все из-за курения.

— Ты опять за свое!

— Ладно, не буду, — сказал Город. — Дымите, как труба. Мне-то что?

— Вот-вот! — Кармоди закурил.

— Но я оказался несостоятельным, — посетовал Город…

— Нет-нет, — заверил Кармоди. — Не надо так говорить. Пожалуйста.

— Забудем об этом, — произнес Город.

— Хорошо.

— Иногда я чересчур рьяно берусь за дело.

— Да уж.

— Все это очень тяжело — и особенно потому, что я прав. Я прав, вы же знаете.

— Знаю, — сказал Кармоди. — Ты прав, ты прав, ты всегда прав. Прав-прав-прав-прав…

— Не надо перевозбуждаться, — остановил Город. — Хотите выпить стакан молока?

— Нет.

— Точно не хотите?

Кармоди закрыл лицо руками. Ему было не по себе. Он чувствовал себя крайне виноватым, слабым, грязным, нездоровым и неряшливым. Он чувствовал себя глубоко испорченным человеком, и, более того, навеки обреченным на такое состояние, если только он не изменится, приспособится, исправится…

Но Кармоди и не пытался сделать что-нибудь подобное. Он поднялся на ноги, расправил плечи и решительно зашагал прочь от римской площади и венецианского мостика.

— Куда вы? — спросил Город. — Что случилось?

Поджав губы, Кармоди молча шествовал мимо детского парка и здания «Америкэн экспресс».

— Что я сделал плохого? — воскликнул Город. — Что? Скажите мне просто, что?!

Храня молчание, Кармоди миновал французский ресторанчик и португальскую синагогу и вышел, наконец, на опрятную зеленую равнину, что окружала Бельведер.

— Неблагодарный! — закричал ему вслед Город. — Ты такой же, как все остальные! Вы, люди, вообще склочные создания, никогда не бываете довольны.

Кармоди сел в машину и завел двигатель.

— С другой стороны, — задумчиво произнес Бельведер, — вы никогда не выказываете и своего недовольства… Мораль, полагаю, в том, что Городу необходимо запастись терпением.

Кармоди выехал на шоссе и взял путь на Нью-Йорк.

— Счастливой поездки! — закричал на прощанье Бельведер. — Не волнуйтесь обо мне, я буду вас ждать!

Кармоди с силой надавил на педаль газа. Он предпочел бы не слышать последней фразы.