ПРИНЦ (с горечью). Как ты можешь шутить?
ШУТ. А на то я и шут. Ну погоди, не плачь! Для того у дурака и голова на плечах, чтобы помогать умным, когда они теряют голову. (Разглядывает башмачок.) Та-ак!…
ПРИНЦ. Ну что, что?
ШУТ (покачивая головой). И подумать только, что на свете бывают такие крошечные ножки!… Ха-ха!…
ПРИНЦ. Только у одной девушки в мире! Только у неё!
ШУТ. Ну, а если и вправду только у неё, так наше дело в шляпе или, вернее сказать, в башмачке.
ПРИНЦ. Не понимаю. Ничего не понимаю!…
ШУТ. Эх, и недогадлив же ты, братец! Охотник находит лань по следу копытца, мы найдем твою невесту по башмачку.
ПРИНЦ. О, тогда я буду самым счастливым принцем на свете!…
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Просцениум
Из-за кулис выходит, прихрамывая от усталости, старый придворный со свитком в руках, за ним — принц, переодетый, с наклеёнными усами, с бородой и в парике. У принца в руках футляр с хрустальным башмачком. За принцем — шут с огромным картонным башмаком под мышкой и с палочкой, на которую он опирается.
ПРИДВОРНЫЙ (вытирал пот со лба). Ох… Клянусь честью, из всех государственных дел, которые поручал мне мой король, сегодняшнее — самое трудное. Воевать, вести переговоры с чужеземными министрами — все это легче и безопаснее, чем примерять башмачок девицам, которые мечтают о короне. Не отложить ли нам дело до завтра, принц? Прошу прощенья, но меня уже не держат ноги.
ПРИНЦ. Ах нет, дорогой барон! Если мы не найдем её сегодня, мне уже не видеть завтрашнего дня.
ПРИДВОРНЫЙ. Как угодно вашему высочеству!… Я готов отдать жизнь вашему королевскому дому. Но боюсь, что мы так и не найдем девушки, которой этот хрустальный башмачок пришелся бы впору. Он игрушечный. Такой девушки на свете нет.
ПРИНЦ. Но я же сам видел её! Сам говорил и танцевал с ней!
ПРИДВОРНЫЙ. Не смею сомневаться. Ну что ж, пойдем.
ШУТ. Пойдем, пойдем, дядюшка, поищем нашу будущую королеву. Да не вешай ты нос: всему бывает конец. Невест у нас в королевстве не так уж много, и у каждой всего только по две ноги. работать — так работать!
Старый придворный и принц медленно и устало идут по просцениуму. Шут следует за ними, приплясывая и водя тростью по картонному башмаку, словно смычком по струнам скрипки. Они уходят, а шут останавливается у рампы и, аккомпанируя себе на воображаемой скрипке, поет песенку.
ШУТ.
Я обошел пятьсот домов,
И что я перенёс!
Я слышал много горьких слов
И видел много слёз.
Я поднимался на чердак,
Заглядывал в подвал
И сотням девушек башмак
Хрустальный примерял.
Я не один слыхал упрёк,
Но чем я виноват,
Что наш хрустальный башмачок
Для многих тесноват!
Ну да ладно! Если не найдется ножки для хрустального башмачка, мы начнем примерять вот этот. (Высоко поднимает свой картонный башмак. В публику.) Не угодно ли, сударыни? (Убегает.)
Та же комната, что и в первой картине. Стол накрыт для завтрака. Золушка в большом фартуке стоит посреди комнаты с метелкой из перьев в одной руке и со своим хрустальным башмачком — в другой. Полдень. Часы бьют двенадцать раз.
ЗОЛУШКА. Двенадцать часов… Опять двенадцать! А вчерашнего вечера уж не воротишь, и все, что у меня осталось от него, — это мой хрустальный башмачок. Один… На
что он теперь! Разве только спрятать его и любоваться им потихоньку, когда никто не видит.
ЖАВОТТА (из комнаты справа). Золушка! Где моя гребёнка?
ГОРТЕНЗИЯ (из комнаты слева). Золушка! Туфли!
ЗОЛУШКА. Сейчас. сестрица Жавотта! Сейчас, сестрица Гортензия! (Прячет башмачок в карман фартука и бежит в комнату Гортензии.) Иду, сестрица Гортензия, иду!
МАЧЕХА (входит в комнату). Золушка! И куда только она девалась?! Опять её нет!
ЗОЛУШКА (выбегает из комнаты слева). Я здесь, матушка.
МАЧЕХА. Почему ты не поджарила хлеб? Все в городе уже обедать собираются, а у те6я еще и завтрак не готов.
ЗОЛУШКА. Нет, завтрак готов, матушка. Садитесь за стол. Я сейчас подам. (Ставит на стол блюдо.)
МАЧЕХА. Гортензия! Жавотта! Идите скорей. Все остынет.
Из своих комнат выходят Гортензия и Жавотта. Они растрепаны, небрежно одеты, вид у обеих заспанный и сердитый. Мачеха и дочки усаживаются за стол. Золушка им прислуживает.
ГОРТЕНЗИЯ. Золушка опять пережарила цыпленка. Есть нельзя!
ЖАВОТТА. Пережарила? А по-моему, — так не дожарила. Он совсем сырой.
ЗОЛУШКА. Как жалко! А я так старалась, чтобы хорошо вышло! Значит, убрать, сестрицы?
ГОРТЕНЗИЯ. Не надо!
ЖАВОТТА. Ладно уж! Оставь.
Обе едят с жадностью.
МАЧЕХА. Налей мне вина, Золушка! Что это у тебя руки дрожат? Провинилась в чем-нибудь? Что ты делала тут вчера вечером без нас?
ЗОЛУШКА. Ничего особенного, матушка!
МАЧЕХА. Ничего? Гм!… А позавчера?
ЗОЛУШКА. Тоже ничего.
МАЧЕХА. И третьего дня ничего?
Золушка молчит.
Так я и знала! Дармоедка! За эти три вечера, что мы были во дворце, можно было все чулки перештопать. Ну, чего ты стоишь? Гренки совсем остыли, подогрей!
Золушка наклоняется над очагом
ГОРТЕНЗИЯ. Сегодня все холодное!
ЖАВОТТА. И очень невкусное…
МАЧЕХА. Ну ладно, ладно, нечего привередничать! У меня для вас поваров нет. Подумаешь, три вечера погостили во дворце, отведали королевского пирожного да мороженого, и уже все им не по вкусу!
ГОРТЕНЗИЯ. "Погостили во дворце"!… Нечего сказать!
