Город, который боролся - [155]

Чанна настояла на своем возвращении в положенные ей как «телу» апартаменты, заявив, что ни Чаундра, ни его персонал в медицинском отсеке больше ничем ей не помогут.

— Мне будет там гораздо лучше, — твердила она, — потому что там мне все известно. Симеон напомнит мне, где и что у меня лежит, и я всегда найду все, что нужно. Теперь что-то может изменить лишь время.

Как только Симеон доставил летающее кресло к ее задрапированной шелком кровати, она, ничего не видя, без единого слова легла, обдумывая последние события. И не только принесшую настоящее облегчение новость, что Селд больше не приговорен к смерти. Но предстояло принять еще одно решение, дамокловым мечом висевшее у нее над головой. Чанна почувствовала, как по ее щеке течет тонкая струйка, и потерлась щекой о серое атласное покрывало, надеясь скрыть, что она плачет.

— Плачу пенни за твои мысли.

Так как Симеон выбрал наиболее уместный легкомысленный тон, она ответила ему вымученной улыбкой, хотя и не могла понять, как он умудрился заметить такую крошечную вещь, как слеза.

— Мне нечего продавать, — ответила она, — только осколки и обломки, летающие вокруг. Этого достаточно, чтобы нажить ужасную головную боль.

— Ты плохо себя чувствуешь? — В голосе Симеона отразилось беспокойство.

— Нет-нет, — повторила она и покачала головой, не отрывая ее от подушки.

— Послушай, Чанна, у тебя все будет в порядке, — сказал он несерьезным тоном, как каждый, кто продолжает надеяться, не веря в собственные слова.

Она быстро кивнула, стараясь сдержаться и сохранить лицо.

— Да, я уверена в этом, — безучастно ответила она.

— Я просканировал все данные, которые смог отыскать по поводу этого вида временной слепоты, Чанна, — продолжал он, стараясь, чтобы его голос звучал доверительно. «Я отдал бы все, что угодно, за то, чтобы обнять тебя и утешить, но единственное, что есть в моем распоряжении, — это голос. Поговори со мной, Чанна». — Представим худший вариант развития событий: ты все равно сможешь видеть — через мои сенсоры. Не забывай об этом, Чанна. А я действительно очень хорошо вижу: все и везде, где хочу!

Она оцепенела, а потом его откровенные слова прервал ее непривычно визгливый голос:

— Симеон, прекрати меня… А ты действительно можешь сделать это?

— Конечно, — ответил он, удивленный и раздраженный одновременно. — Но ты же сама это прекрасно знаешь. Ведь ты пользуешься моими сенсорами уже две недели!

У нее буквально отвисла челюсть, но потом на дрожащих губах появилась улыбка.

— Так, значит, это все, что мне остается, да? — спросила она упавшим голосом. После минутного молчания она добавила, пожалев о собственных словах: — Я прошу у тебя и у всех остальных прощения за то, что вела себя как последняя плакса!

— Ну, по крайней мере, тебе пришлось согласиться с этим.

— Но я не хотела срывать зло на тебе.

— Ах, в этом дело? Если бы ты этого не делала, у меня не было бы возможности сострить. Не отказывайся от этой привычки, моя Чанна.

Ее улыбка стала шире.

— Теперь, уж конечно, не буду.

— Потому что тебе нравится, когда тебе бросают вызов. А я, кстати, в этом самый лучший партнер.

— И такой скромный.

— Такой умный и интеллигентный, — напомнил он ей.

— И такой привлекательный.

— Ты действительно так считаешь?

— О да, — ответила она. — Мне особенно нравится твой дуэльный шрам, такой тонкий штрих.

— Спасибо, — обрадовался он. — Ты первая, кто сказал о нем. Я много лет ждал, пока кто-нибудь спросит об этом. Многие думают, что это просто грязь на линзах проектора.

Она ухмыльнулась.

— Он прекрасно сочетается с бейсболкой.

Он неуверенно запнулся:

— М-м-м?

— Да, действительно, — заверила она его. — Этот портрет на проекции превосходно отражает твои отличительные черты. Он ведь создан не на основе детального хромосомного исследования, так?

— Нет, — ответил он, добавив в голос нотку смеха. — Это я, каким я хотел стать. Мне было бы ужасно неприятно, если бы тот неразвившийся зародыш имел скошенный подбородок и большой нос, так что я и не пытался ничего выяснить. Я Симеон самосозданный!

— Мудро, — согласилась она, — очень мудро.

Дверь открылась — на пороге стоял Амос.

— Чанна! — пылко воскликнул он.

Она, выпрямившись, села на кровати, а губы ее удивленно изогнулись.

— Я думала, ты улетел.

Он бросился к ней и обнял ее.

— Как я мог покинуть тебя? — спросил он, ласково взъерошив ей волосы.

Симеон выругался себе под нос. Дать Амосу возможность свести на нет все его титанические усилия. «Именно тогда, когда мне удалось приободрить ее и вернуть почти нормальное — для нее — настроение».

Чанна подняла руку, нашла лицо Амоса и потянулась вперед, чтобы поцеловать его, улыбнулась, коснувшись уголка его рта, и продвигалась все дальше и дальше, пока не приняла удовлетворившую ее позу.

Когда долгий поцелуй наконец закончился, Амос со вздохом сказал:

— Я тебе нужен.

«Нет, осел! Все, что ей нужно, — пара кружек эля и билет на «Смерть в двадцать первом веке». Были бы у меня руки, ну и надавал бы я затрещин по твоей дурацкой башке».

Чанна ничего не ответила, склонив голову, словно смотрела на Амоса сквозь повязку. Амос улыбнулся ей улыбкой человека, который верит, что может все, — так улыбается тот, кто хочет показать, что способен творить чудеса.