Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - [57]

существа. Личный и социальный миры, которые мы наследуем и создаем, подвержены сильному влиянию мест, где происходят наши занятия и взаимодействия. Места определяют нашу индивидуальность среди других, и места помогают нам стать и оставаться членами множества перекрывающих друг друга социальных групп, в которых мы проживаем свои жизни.

Глава пятая Люди, встроенные в социальную жизнь

Каждый из нас – маленькая цивилизация, построенная на руинах нескольких предыдущих цивилизаций.

Мерилин Робинсон, «Гилеад»

Так строго упорядочена и разграничена жизнь здесь – как с геометрической, так и с биологической точки зрения. Трудно поверить, что это может иметь что-то общее с кишащей, неуправляемой и хаотической действительностью других видов, таких как избыточные агломерации головастиков, или рыбьей икры, или яиц насекомых, где жизнь, кажется, фонтанирует из неистощимого источника. Но это так… Так же как сердцу неважно, ради чьей жизни оно бьется, городу неважно, кто исполняет его разнообразные функции. Когда все, кто сейчас движется по городу, умрут, скажем, через 150 лет, звуки приходов и уходов людей, следующих все тем же шаблонам, будут звучать по-прежнему. Новыми будут только лица тех, кто выполняет эти функции, да и то не столь уж новыми, поскольку они будут напоминать нас.

Карл Уве Кнаусгор, «Моя борьба», книга 1

Представьте немного фантастичный сценарий. Приятный весенний день, и вам нужно где-то убить два часа. В этом мире межконтинентальные путешествия совершаются в одно мгновение. Вам представляются три места: одно в парижском Латинском квартале, другое в исторической части Иерусалима и третье – в центре Сеула. Вы остаетесь тем же человеком, но страны, культуры и городские пейзажи разнятся, так же как и ваши поведение и когниции.

В спокойных зеленых садах, окружающих парижский Люксембургский дворец, ходьба умеряет лихорадочный бег ваших мыслей. Мышцы расслабляются, дыхание замедляется. Проект Люксембургского сада освобождает от тягот принятия решений: посыпанные крупным гравием дорожки направляют ваши похрустывающие шаги то туда, то сюда, открывая взгляду то кругло подстриженные кустарники, то бабочек, порхающих от цветка к цветку, на глаза вам попадается в отдалении Пантеон – большой неоклассический храм XVIII века, который был преобразован французскими революционерами в мавзолей героев революции. Среди знаменитостей, захороненных там, – Вольтер, Жан-Жак Руссо, Виктор Гюго.

Решив посетить Пантеон, мы проходим по людному кольцевому бульвару и неспешно выходим на улицу Суффло, названную в честь архитектора Пантеона Жака-Жермена Суффло. Улица ведет прямо к фасаду этого стоящего на холме шедевра, обрамляя его. Мало что отвлекает нас от места назначения, когда мы поднимаемся по наклонной улице. На первых этажах неоклассических домов с каменными фасадами есть только малолюдное кафе со столиками на тротуаре, несколько сонных ресторанов, аптека и банк. Городской шум стихает, когда мы поднимаемся выше на холм, минуя юридический факультет Парижского университета. Мы подходим. Пантеон господствует над тихой площадью, его купол доминирует – в самой высокой точке он на 136 метров превосходит башни Амьенского собора.

Внутри великолепная колоннада из сдвоенных белых коринфских колонн взмывает к просторным сводам, образуемым парусами; такая композиция не может не устремить наш взгляд к небесам. Пантеон – как и Амьенский собор, причем отчасти по тем же причинам – погружает нас в столь редкое состояние. Время замирает здесь. В этих резных величественных пространствах нет ни скамей со спинками, ни алтаря, ни ограждения хоров, ни кафедры. В трансепте маятник Фуко, покачиваясь, дугами отмечает минуты и часы вращения земли. Если Амьенский собор внушает почтение к потустороннему Богу, то Пантеон, кажется, утверждает, что здесь царит наука, а не божества. Окружающий нас тонизирующий ландшафт виден в мельчайших подробностях – благодаря его белой четкости и смиренной сдержанности, залитой неземным белым светом, льющимся из Люксембургского сада, откуда мы начали. Мы упиваемся молчаливым достоинством Пантеона.

А теперь представьте, что вместо этого вы провели тот же самый день в Иерусалиме, совершая прогулку такой же длительности. Вы вошли через Яффские ворота в пешеходный по преимуществу Старый город. Компания израильских солдат в форме – едва повзрослевших – курит сигареты, опираясь локтями на автоматы и не глядя по сторонам. За укрепленным входом мы едва не врезаемся в группу обвешанных рюкзаками подростков, явно туристов, столпившихся у крохотной ниши, сверкающей христианскими сувенирами. Их владелец, путаясь в языках, добросовестно рассказывает, как дойти до ближайших хостелов. Здесь мы и стоим, на священном перекрестке пучка цивилизаций, купающемся в святости, закипающем политическим конфликтом. Пять или больше мощенных булыжником переулков предлагают погрузиться в их тень, намекая разными способами на отличные впечатления. Вы решаете воздержаться от посещения Купола скалы, храма Гроба Господня или Западной стены, отправившись вместо этого на соседний соук, или арабский рынок. Кавалькада покупательских возможностей проносится в вашем воображении.