Город как безумие. Как архитектура влияет на наши эмоции, здоровье, жизнь - [2]

В то же время я разбирала записи и эскизы самих дизайнеров, анализируя их стили и художественное видение, докапываясь до лежащих в их основании мыслей. Я познакомилась с идеалами французского Просвещения, породившими неоклассицизм XVIII века; с неоплатонизмом и органическим универсализмом, давшими толчок геометрическим планам Андреа Палладио и Франческо Борромини, а позднее – Энн Грисуолд Тинг; с доктриной конструктивного рационализма конца XIX века, наиболее ярко разработанной Э. Э. Виолле-ле-Дюком и оказавшей влияние на некоторых ранних модернистов. Я анализировала разнообразные интерпретации функционализма, от «универсального пространства» Людвига Мис ван дер Роэ до психобиологизма Рихарда Нойтры, а также стилизации социологии и ностальгии в «языке паттернов» Кристофера Александера. Идеи, собранные у всех этих деятелей, а также из научных статей и направлений, питали непрерывно развивающуюся схему, которую я разрабатывала для того, чтобы пролить свет на то, как и почему архитекторы, урбанисты и ландшафтные архитекторы проектировали так, а не иначе, и на то, как люди воспринимают здания, города и места, которые проектируют архитекторы.

Я многое узнала о множестве вещей. Но я не была удовлетворена и все еще искала ответы на вопросы, как, насколько архитектурная среда влияет на то, что мы думаем, чувствуем и делаем. Только литераторы, мне кажется, уловили что-то из того, что я пытаюсь объяснить. В ассоциативных, нелинейных, интуитивных мыслях, содержащихся, в частности, в стихотворных и прозаических отрывках, которыми в качестве эпиграфов я предваряю каждую главу, выкристаллизовались некоторые важные характеристики того, как люди воспринимают наши архитектурные среды. Мои первоначальные вопросы все же остались по преимуществу без ответов.

Семь или восемь лет назад я начала перелистывать разрозненные работы, касавшиеся социальной теории, когнитивной лингвистики, различных отраслей психологии и когнитивной нейробиологии, – и это дало мне новое представление о том, как люди видят, что думают и, в конечном итоге, как воспринимают окружающую среду, к которой, несомненно, относится и городская застройка. В процессе дальнейшего чтения стало очевидным, что недавно сложившаяся теория, называемая по-разному – «воплощенное», или «укорененное», или «ситуативное» познание – возникла на пересечении работ во многих направлениях, отчасти научных. Обнаружилось, что человеческое мышление по преимуществу – в большей степени, чем считалось прежде, – является не логическим и не линейным, а ассоциативным и бессознательным. Эта все еще находящаяся в процессе становления теория создает основы для моделирования и анализа того, как мы живем одновременно в этом мире, в наших телах, стоящих ногами на земле. О том, как мы сосуществуем с другими людьми и с образами в наших головах, которые переполнены представлениями о мирах, которые мы сами постоянно воображаем и преобразуем. Человеческие познание, принятие решений и действия представляют собой некую смесь всех трех компонентов.

Эта переживающая становление, научно обоснованная теория воплощенного познания легла в основу представленного здесь мной анализа, который в итоге позволит мне ответить на некоторые вопросы, занимавшие меня и так долго не дававшие мне покоя. Каким образом, при каких обстоятельствах комната, или здание, или городская площадь, или любая застройка воздействуют на нас? Что именно в том или ином месте привлекает или отталкивает нас, что западает в нашу память или никак не откладывается в ней, что может тронуть кого-то до слез или оставить равнодушным?

Хотя семена идей, которые я представляю здесь, были посеяны в тот далекий день во Флоренции, лишь после того, как я узнала все, что стало известно ныне ученым и психологам о человеческом познании, я смогла написать эту книгу. Я неслучайно попала на пьяцца-дель-Дуомо; план улицы, на которой я оказалась, ширина ее тротуаров, повороты, за которыми на мгновение приоткрывалось что-то большое и белое, – все это подталкивало меня к ней. Нельзя сказать, чтобы я была одинока в своем восприятии флорентийской Соборной площади. Отчетливо обозначенные границы плазы, масштаб и чистые геометрические формы ее центральных строений, внезапное чередование разных материалов совместно работали на то, чтобы завладеть моим рассеянным вниманием. В сочетании с выступами и углублениями, дающими представление о масштабе, яркими красочными архитектурными деталями, эти здания пленяли взгляд соответствием действиям и склонностям человеческих тела и разума, производя огромное впечатление. То, что колокольня Джотто, собор Брунеллески и величественный Баптистерий стали частью моей биографии, – после стольких лет все еще живо стоя перед моим внутренним взором, – совершенно очевидно, результат природы и проделок долговременной человеческой памяти.

Подумайте о том, как прослушивание вашего любимого музыкального произведения может изменить ваше настроение. Как созерцание великолепной картины переносит вас в другой мир. Как необычная форма предмета мебели заставляет вас представить тело отдыхающего человека; танцевальное представление вызывает мысли о вашем собственном теле в движении. Удачные скульптуры могут вызвать ощущение стояния с гордо поднятой головой, или ползанья, или плаванья; хороший фильм обогащает нашу жизнь сюжетами и драматическими коллизиями. Каждое из искусств воздействует на нас могущественным и реальным образом, но происходит это, только когда мы активно вовлечены в процесс восприятия. Обычно такое бывает короткое время на протяжении какого-то дня, а в множество других дней может не случиться вообще.