Город и ветер - [44]

На самой Таш остался только гибкий и тонкий корсет, идеально облегавший тело начиная от горла и спускаясь до бёдер. Работа лерсийских эльфов, откованная из какого-то незнакомого материала, обладавшего одновременно и странной пластичностью, и удивительной способностью держать даже самые мощные удары. Сделано на заказ за полвека до рождения Тэйона и стоило, должно быть, дороже, чем родовой замок клана Алория. Такая защита, совершенно незаметная под одеждой и почти не стеснявшая движений, была непробиваема даже для пущенного в упор арбалетного болта. Когда предстоял бой, Таш надевала ещё и выкованные в Лаэссэ верхние доспехи или хотя бы кольчугу, а голову защищала остроконечным шлемом, и тогда достать её можно было только очень серьёзно заколдованным оружием. В повседневной же жизни адмирал д’Алория не без сожаления вынуждена была ограничиваться одним лишь корсетом, который снимала только на ночь, да и то не всегда.

Тэйон, взглянув на перетянутую тускло поблёскивающим чёрным металлом фигуру, сжал губы. На доспехах было несколько царапин, которые он видел впервые. Одна из едва обозначенных вмятин наводила на смутные подозрения об ударе копьём в спину. Последние три года явно не были спокойными даже по меркам госпожи адмирала. Заклинания, вплетённые в стены этих покоев, были направлены не только на защиту от любых возможных форм нападения. Помимо почти полной непроницаемости, личные комнаты Тэйона были едва ли не единственным местом, где он мог передвигаться без помощи кресла. Тонкие магические струны, опутывавшие всё пространство, позволяли опереться на твердеющий под прикосновениями воздух и двигаться так естественно, что наблюдавший со стороны человек мог бы и не догадаться, что тело мага наполовину парализовано. Магистр Алория поднялся, мысленным приказом отсылая кресло в соседнюю комнату, подлетел к кровати, откинулся на подушки (А! Три лишних кинжала!) и, подперев голову рукой, стал наблюдать за сражавшейся с доспехами Таш.

Адмирал д’Алория не признавала личных слуг. У неё никогда не было ни дневального, ни горничной. Никому не было позволено помогать ей одеваться, никому не дозволялось видеть её даже полуобнажённой.

Корсет ковали для неё так, чтобы его можно было надеть или снять без посторонней помощи. Спереди и чуть слева шла начинавшаяся от горла и спускавшаяся до самых бёдер линия хитро сконструированных металлических застёжек, которые в закрытом состоянии превращали её корпус в затянутый в непробиваемый металл монолит. Несколько точных, ставших за долгие годы автоматическими движений, и корсет ослаб, а затем и раскрылся, позволяя Таш ужом вывернуться из уютного, как вторая кожа, панциря.

Теперь на ней оставалась лишь тонкая белоснежная рубашка. Женщина, всё так же стоя лицом к стене, подхватила батистовую ткань и стянула её через голову.

У неё было прекрасное тело истинной шарсу. Гладкая бронзовая кожа и мускулы, которые в своё время разрабатывали настоящие художники боевого искусства. Очень длинные и сильные ноги, смертоносные в бою, генетически предназначенные совершать мощные толчки и выбрасывать тело в прыжке. Умелые руки мечницы, налитые стальными мускулами плечи, быть может, чуть более широкие, чем у человека.

Чёрные, с рыжевато-красными отблесками волосы были забраны вверх, открывая безупречную линию шеи. На затылке вились выбившиеся из причёски короткие тёмно-красные пряди. Мягкий, тонкий пушок, который спускался к основанию шеи, постепенно переходил в нежные рыжеватые пёрышки. Они разделялись на две полосы, разбегаясь к лопаткам. Сменялись более жёсткими, угольно-чёрными с красным отливом маховыми перьями.

Шрамы шли от плеч, наискосок, через всю спину до самых ягодиц. Широкие. Длинные. Рваные. Уродующие. Отвратительные шрамы, память о страшной боли и ещё более страшном предательстве.

В районе лопаток они были особенно жуткими — там, где топор вгрызался в хрупкие кости, зарубцевавшиеся ткани теперь собрались в складки. Тэйон знал, что в этих местах нервные окончания вросли глубоко внутрь, временами вызывая у неё сводящие с ума, доводящие до слёз, до животного воя фантомные боли, с которыми не мог справиться ни один целитель.

Ближе к позвоночнику вдоль кривых и неровных шрамов всё ещё росли редкие чёрные перья — жалкие и неуместные здесь, на изуродованной бронзовой коже. С внешней стороны, там, где должна была бы находиться мягкая ткань подкрыльев, рыжеватые пёрышки были тонкими и мягкими, точно совиный пух.

Шарсу, свободная женщина-птица. Женщина, которую насильно лишили крыльев. Женщина, которую научили ненавидеть.

Белоснежная рубашка упала к стройным ногам. Она подошла к кровати, обеими руками ожесточённо терзая причёску, вытаскивая из неё заколки и боевые шпильки. Со стоном облегчения и усталости рухнула на подушки рядом с Тэйоном, зарылась лицом в пахнущую вереском ткань.

Магистр Алория в насмешливом отчаянии поднял глаза к небу, призывая стихии в свидетели того, с чем ему приходится иметь дело. Протянул свободную руку, чтобы вытащить из чёрных волос два забытых гребня. И зарылся пальцами в тяжёлые локоны, наслаждаясь ощущением прохладных жёстких прядей в своей ладони. У Таш были совершенно потрясающие волосы — густые, вьющиеся, спускающиеся, когда она их расплетала, до самых ягодиц.