Город гибели - [46]

Через мгновение впечатление схожести с ситуацией из сна прошло, так как тут не было этой молчаливой, жуткой семьи, а только довольно большая компания знакомых, милых людей. Несмотря на страх, который всегда во мне возбуждал сон, я теперь не ощущал тревоги, хотя место действия сна было воспроизведено верно. Преобладающим чувством стало невероятное любопытство, что же произойдет дальше.

Полдник проходил в приятном настроении, когда внезапно миссис Клинтон встала, и я тотчас же понял, что она скажет!

— Джон покажет вам вашу комнату. Я отвела вам комнату в башне.

После этих слов страх охватил меня так же, как и во сне, только ощущение страха быстро прошло, уступая место непреодолимому любопытству. Это мое любопытство вскоре было удовлетворено.

Джон сказал оправдывающимся тоном:

— Это на самом верху башни: у нас полный набор гостей. Может быть, ты сразу же пойдешь посмотреть комнату? О черт! Как стемнело! Ты, пожалуй, был прав, когда предвещал грозу.

Я встал и пошел за ним. Мы прошли через холл и затем по знакомой лестнице на третий этаж башни. Джон открыл двери и впустил меня в комнату. Меня снова охватил необъяснимый страх. Я пока что не мог осознать, чего собственно боюсь: я просто боялся!

Внезапно, словно кто-то, кто вытаскивает из закоулков памяти забытое имя, так и я начал отдавать себе отчет, что я боюсь… миссис Стоун, могильная плита которой со зловещей надписью столько раз появлялась в моем сне за газоном, который как раз простирался под моими окнами. И снова через мгновение беспокойство прошло настолько, что я подумал: чего тут бояться, раз я цел и здоров и нахожусь в комнате, которая снилась мне так часто, что я уже должен привыкнуть ко всей этой ситуации!

Итак, я осмотрелся вокруг как бы глазами хозяина по комнате: интерьер ее совсем не отличался от комнаты из сновидения. Слева от дверей в углу стояла кровать, рядом находился камин и небольшая библиотечка. Напротив дверей были два окна с небольшими стеклами, а между окнами — туалетный столик. Шкаф и умывальник стояли у другой стены. Мои вещи были уже распакованы, туалетные принадлежности были аккуратно расставлены на умывальнике, а на постели лежал визитный костюм.

Внезапно я с изумлением заметил две картины, которых во сне я никогда не видел: портрет маслом миссис Стоун в натуральную величину, а также набросок, на котором Джек Стоун выглядел так, как он мне приснился в последний раз, неделю тому назад. Мужчина в возрасте около тридцати лет, с довольно-таки отвратительной внешностью. Его портрет висел в простенке между окнами и глядел прямо на другой портрет, висящий над постелью.

Я повнимательнее посмотрел на портрет миссис Стоун, и по мере того как вглядывался в него, я снова начал ощущать странный страх.

На картине была изображена миссис Стоун такой, какой я видел ее во сне в более поздние годы: высохшая, старая, седая. Но, несмотря на явную дряхлость тела, от нее шла буйная сила, неуемная жажда жизни, кипя и пенясь едва скрытой злостью. Прижмуренные, узкие глаза смотрели с издевкой, губы искривились в демонической улыбке. С ее лица смотрела злорадная, прямо-таки ошеломляющая радость! Руки, сложенные на коленях, казалось, с трудом удерживались от того, чтобы не дернуться в ритме дьявольской, оглушающей сарабанды.

Рассматривая портрет, я заметил в левом нижнем углу подпись. Заинтересовавшись, кто же это мог его нарисовать, я расшифровал слова:

«Джулия Стоун, нарисовала Джулия Стоун».

Я услышал стук в дверь, и Джон Клинтон вошел в комнату.

— У тебя есть все необходимое? — спросил он.

— У меня даже больше, чем мне нужно, — ответил я, указав на портрет.

Он рассмеялся.

— Резкие черты у этой старушки, — заметил он. — Насколько мне известно, это автопортрет. Нельзя сказать, что она себе польстила…

— Ты не считаешь, — спросил я, — что в этом лице есть нечто нечеловеческое? Это лицо… одержимой дьяволом!

— Да, — Джон повнимательнее присмотрелся к портрету, — это неприятная штука, в особенности над кроватью. Я думаю, что если бы мне пришлось спать с этим портретом над головой, то во сне мне мог бы явиться какой-нибудь кошмар. Я распоряжусь вынести это, если хочешь.

— Да, мне хотелось бы, чтобы это унесли! — попросил я.

Он звонком вызвал слугу. Втроем мы сняли портрет и поставили его на лестничной площадке лицом к стене.

— Ну она, однако, и тяжела, эта старая леди. — Джон вытер пот со лба. — Может быть у нее что-то на совести.

Меня также удивила необычная тяжесть картины, и я уже хотел было об этом сказать, когда, случайно бросив взгляд на свою руку, я увидел, что ладонь вся залита кровью!

— Я, должно быть, поранился, — сказал я.

— Да и я тоже! — воскликнул с удивлением Джон.

В это же самое время слуга вынул платок и вытер себе руки: на платке остались кровавые следы. Вместе с Джоном я вернулся в комнату, чтобы смыть кровь: ни он ни я не обнаружили ни малейших следов ранений или даже царапин. Словно под воздействием молчаливого согласия мы перестали говорить об этом странном событии, но я знал, что он, так же как и я, думает об этом.

Воздух был недвижим, парило, в особенности после ужина, когда уже стало ясно, что обязательно будет гроза. Вся компания сидела за чаем в аллее, идущей вокруг газона. Там были также Джон и я. Ни одна звездочка, ни один лучик света луны не пробивали темной пелены туч. Наша компания постепенно таяла, женщины пошли спать, мужчины рассеялись в курительной комнате и в бильярдной, в саду остались только мы двое: Джон и я. В течение всего вечера у меня было впечатление, что его гложет какая-то мысль, но только сейчас, когда мы остались одни, он решился открыть ее.