Город «Ё» - [4]

— Итак, они взбивали океан…

— …чтобы добыть эликсир вечной жизни, амриту. То есть боги были смертными, как и люди. И — как и люди — тоже рождались в последующих жизнях, причем, как мы видим, не всегда с сохранением прежнего статуса. В качестве шумовки они взяли гигантскую священную змею Шеш. Наконец, первая порция эликсира — халахал — стала стекать в чашу. И тут происходит интересный эпизод — внимание! Бог Шива хватает эту чашу и выпивает первую порцию. И вот оказывается, что это не эликсир, а яд. От которого горло Шины становится синим — каким его часто изображают, кстати.

— То есть первый выгон эликсира пить не стоило.

— Ни в коем случае!

— А вам не кажется, что вся эта история есть фантастическая по красоте аллегория дистилляции спирта? Что арии принесли в Индию секрет перегонки, самогоноварения? Которым Индия в ту пору не владела, используя естественное брожение?

— Интересный ход…

— Нет, правда! Во многих мировых мифах создание аквавиты отмечено как явление чудесное, как дар свыше. Смотрите, как хорошо все при такой схеме сходится. Как замечательно встает на свои места. Почему отравился Шива? Да потому что первый выгон — халахал, вы сказали? — при любой дистилляции действительно непригоден для питья. Потому что первыми из сусла испаряются малопригодные для употребления соединения, это обычная химия. При создании хорошего спирта первый выгон, голову, никогда не используют. Это отрава. Вопрос: почему Шива не знал об этом?

— А потому что Шива — бог старый, индуистский. Неарийский. И процесс дистилляции ему не был знаком. Вот он и схватил, не разобравшись.

— Отлично! Далее…

— Чтобы не делить воду жизни с асурами, боги транспортируют ее в Гималаи. В Гималаях-то выпить гораздо приятнее, чем здесь, на жаре — правда? Если пользоваться вашей логикой. И вот аквавиту везет на себе огромная птица Гаруда, священное транспортное средство бога Вишну. Время от времени птица садится, чтобы передохнуть. И вода жизни выплескивается наружу. Там, где это происходит, спустя время возникают священные капища — в память о каплях…

— То есть они тащили спирт в Гималаи, где прохладно и комфортно жить и выпить. По дороге они делали остановки в деревнях, ночевали. И угощали спиртом местных жителей. Можете представить себе, что происходит в сознании горца, который ничего, кроме марихуаны, не пробовал, когда ему наливают стакан чистого спирта? Открывается новая реальность горцу, вот что с ним происходит. И он обожествляет — тех, кто даровал ему такую возможность.

— В научной литературе такой гипотезы еще не было…

— Вот вы смеетесь, но подумайте: что такое Шеш, «змея» — в самогонном аппарате? Ничего не напоминает, причем буквально?

День шестой, Нагар

Поселок крошечный, домики висят над чашкой долины, как игрушечные, как на елке. По периметру, насколько хватает взгляда, горы. Еловые алтайские сопки, дальше снежные пики — абсолютно химерические, заоблачные сооружения, если долго приглядываться.

Я просыпаюсь оттого, что в окно моей комнаты кто-то смотрит. Это ребятня, прильнули к стеклам. Толкаются, хихикают. Я встаю, незаметно подкрадываюсь — и резко отдергиваю занавеску.

Дети с криками разбегаются.

Днем, когда я перебираюсь с компьютером на террасу — на террасу моего номера, прошу заметить, — индийцы опять перелезают ко мне на территорию. Это туристы, поскольку гостиничка является одновременно каким-то памятником. И они бродят по галереям, разглядывают. Работающий за компьютером человек их не смущает, они буквально перешагивают через меня. Заглядывают в экран, смеются. Но — странное дело — это меня совершенно не смущает тоже. Наконец один из них садится ко мне на подлокотник, они фотографируются. Я окончательно сливаюсь с мебелью.

Поселок знаменит домом, где жил Николай Рерих. Собственно, это единственная крупная аттракция — помимо чисто природных. Русские туристы здесь самые частые, местные продавцы ангорских шалей давно говорят по-русски «как дела» и «здравствуйте».

В интернет-закутке я вижу, что у девушки на экране русский сайт.

Выждав минуту, небрежно бросаю через плечо:

— Откуда?

— Из Москвы, — отвечает она, глядя на экран.

— Давно приехали? — Я пытаюсь изобразить бывалого.

— Десять лет назад. — Ее пальцы бегают по клавиатуре, как тараканы.

Перед моим мысленным взором мелькают годы, все десять. Я с ужасом вижу себя владельцем салона какой-нибудь аюрведы или продавцом гашиша. С женой-тибеткой в кухне — и козлиной бородой на морде, в местной шапке. Тюкающим на клавиатуре одним пальцем — письма товарищам, которые давно позабыли о моем существовании. В Москву, которой нет.

Чем дольше я размышляю на эту тему, тем более привлекательной кажется мне такая перспектива. Не прощаясь, убираю компьютер и выхожу на улицу.

Дом Рерихов висит над долиной, как люлька в соснах. Чуть ниже по тропе площадка, где художника кремировали. Вид на долину и горы с веранды умопомрачительный — лучшего места для vip-отшельничества, одиночества не придумаешь. Хотя одиночество это длилось только в зимние месяцы, когда дороги становились непроходимыми. Все остальное время к Рериху шли и шли адепты, поклонники. Инвесторы и подрядчики.