Город для сумасшедших - [2]

Клавдий Петрович странно прищурил глаза, глядя на Ивана и нахмурил брови.

— Ты, — наконец сказал он настороженно и как-то угрожающе, — ты — не он.

— Я не кто? — не понял Иван.

— Ты — не Ванька.

— Да, вроде, мама Иваном нарекла, — усмехнулся Иван, разводя руками.

Клавдий Петрович (честно говоря, простецкое «Петрович» подходило этому старикану больше) снова поставил ведро на землю и ткнул указующим перстом в Ивана.

— Ты — двойняшка.

— Я? — удивился Иван, — да у меня сроду ни братьев, ни сестер не было.

Петрович вздохнул.

— Ничего-то вы, недочеловеки, не знаете… Всему вас учить надо. Я тебе все объясню, паря, но не задаром. Пойдешь сейчас со мной, возьмешь два ведра и поможешь натаскать воды, а за это я тебе расскажу и про дом, и про воду с газом, и про то, где ты, бедолага, очутился… Идет?

— Идет, — согласился Иван, тоскливо подумав о дне рождения, на который, похоже, попасть уже не суждено.

Баки у Петровича были что надо. Прямо в комнате стояла парочка медных страшилищ каждый литров на двести. Раньше они, должно быть, принадлежали какому-нибудь поезду дальнего следования. Хорошо хоть жил Петрович на втором этаже…

Пить чай они вышли на балкон. «У нас сейчас тихо, снайперов нету — Зеленцов всех разогнал, — объяснил Петрович, — пошли на солнышке погреемся». Чай отдавал хлоркой, был мутный и бледный, Петрович дул на блюдце и молчал, солнышко тихо склонялось к горизонту, подбираясь все ближе к сплошному слою облаков, предвещавшему переменную облачность на большую часть завтрашнего дня, а Иван никак не мог решить, что же следует ему спросить в первую очередь.

— Где я? — наконец решился он, отчаянно чувствуя себя идиотом.

— Это, милок, Город-Наизнанку, — невозмутимо отозвался Петрович, прихлебывая свою бурду из блюдца, — место однозначно кайфовое… для тех, кто понимает…

— А кто не понимает?

— А такие здесь долго не живут, — ответил Петрович и дунул на и так уже порядком остывший чай.

— Город, значит, наизнанку… Так вот я все и сообразил.

— Куда уж тебе. Раньше стена тумана рассеется, чем двойняшка в человека превратится.

— Объясняй давай! — Иван почувствовал, что звереет.

Петрович залпом допил свой чай, удовлетворенно выдохнул воздух и начал неспешно излагать:

— То, откуда ты прибыл, называется Большой Мир. Запомни. Здесь Город-Наизнанку, некоторые зовут его по-заумному Реверсом, а остальные просто и коротко — Город. Живем здесь мы, люди, в отличие от вас, двойняшек.

— Это почему это мы не люди? — возмутился Иван.

— Потому что вы в нашем мире не выживаете, паря, а мы в вашем очень даже неплохо. Потому мы вас лучше, уяснил?

Иван промолчал, решив не связываться.

— Город — это ваш же город, только здесь. Ваш мир тут отражается, как в зеркале.

— И люди?

— Люди — особенно. То, что у нас внутри — у вас снаружи. И наоборот. Бывает, человек энергичный, зубастый, постоять за себя может, а в душе — тихий пацифист. Двойняшка его, значится, наоборот будет — снаружи пацифист-пофигистом, а копни поглубже воинственность человеческая прорежется.

— У меня… тоже есть двойняшка?

— Дурак ты. Это ты двойняшка, а человек твой… У, как он меня подставил! Если б знать, что он умеет в Большой мир ходить!

— Он об этом сам не знал.

— Это ты об этом не знал. А Ванька — он все, все-е-е всегда знал.

Петрович вздохнул.

— Вот ты — зачем ты нужен?

Я? — удивился Иван, — как… зачем? Впрочем, я там нужен, как ты выражаешься, в Большом мире. А тут я даже себе не нужен. И человек твой… в смысле, мой, мне не нужен. Разве что чтобы обратно меня отправить.

— Дык, и я думаю: прибить тебя — и все!

Иван обиделся:

— Это еще зачем?

— А чтоб он вернуться не мог. Ежели ведь того, кто из Большого Мира, убить, то человеку назад уже не вернуться. Так там и останется, скотина… А вообще, нет. Он мне треху должен — пущай вертается. Обштоятельства за него, получается.

Петрович почесал в затылке. «Забавно, — подумал Иван, настоящий Петрович лысый, а у этого вон какая шевелюра…»

— Думаешь, ему там не понравится? — спросил он Петровича, нисколько, впрочем, не обидевшись на странное помилование.

— Ясно дело, не понравится. Там, у вас, эта… свободы нету. Дерьмократия у вас, а настоящей воли нет. А скоро у нас вообще хорошо будет…

— С чего это ты взял?

— А с того, что у вас там все хуже и хуже, а у нас, значится, все лучше и лучше. Закон ентих… сообщающихся сосудов.

Иван смерил взглядом неказистую фигуру Петровича, вздохнул и заметил:

— Всегда-то ты, Петрович, был в душе бездельник.

Петрович погрозил ему пальцем.

— Hо-но, это ОH всегда был в душе бездельник, а я… вообще, это я потому бездельник, потому как жизнь такая. Hа самом деле, я работяга и поэт…

Они помолчали немножко. Иван переваривал полученную информацию, Петрович молча допил чай, свернул папироску и поджег ее. Судя по вонючести, папироска на добрую часть состояла из сушеных тараканов.

— Как же мне обратно-то, — вздохнул Иван.

— Hа север тебе идти надо. Туда, где озера, знаешь? Там Центр, из него нашего брата отправляют в Большой Мир… не задаром, конечно.

— Центр?

— «Центр управления Реверсом» — так он по-умному зовется. Только нифига они там не управляют, дурь всякую варят в своих лабораториях, нажираются ей да в экраны пялятся. Что на экране им вычудится — то у нас и происходит. Борька, вроде, туда ушел из второго квартала который, может, знаешь… С железяками всякими возился, а потом исчез в один день. Ванька с ним дружен вроде когда-то был.