Горное селение - [28]

Зато чего ради приглашали Пухану, не мог сказать никто. Лекарка, правда, от приглашения отнекалась, сказав, что ей в чужой дом можно входить только для лечения, если там лежит трудный больной. А болтушке Пасе было впервые разрешено идти в гости. Оно и замечательно, Пася всё рассмотрит, разглядит да разведает, и общественное любопытство будет удовлетворено.

Увы вам, тётки и старухи! Впервые Пася не побежала от дома к дому рассказывать, что видала. Взрослеть, что ли, начала, или кто заколдовал девку.

Мурава несколько раз самолично бегала в лавку, но что она там покупала, Порш, верный клятве лавочника, не разглашал. Потом в лавку отправились Лура с Пасей. Этот поход был громогласен и у всех на виду. Второго золотого шлёндера у Луры не получилось, но и того, что выколдовалось, хватило, чтобы вызвать долгие разговоры. Девчонки заказали самое вкусное сладкое блюдо, что подаётся на праздниках во дворце барониссимуса. Заплатили три серебряных шлёндера. Все монетки Порш обнюхал и проверил ладонями. Все три были наколдованы Лурой. Пасины умения не простирались дальше убогого медного шлёндера.

Девчонкам повезло, что денег у них оказалось не так много, поскольку торты на кухне барониссимуса сооружались порой непредставимых размеров. А так они получили коробку, перевязанную розовой лентой, и, ухвативши с двух сторон за эту ленту, попёрли шикарный подарок к убогому дому. Никогда в селении не бывало такого количества роскошных городских изделий.

Никол, схоронившись за занавеской в отцовской лавке, на пену исходил от зависти и злобы. Облом, как есть. Кудрю, вон, пригласили, а его нет. А всё потому, что калека.

Отгремела тихая свадьба. Арчен и Крин поселились в крошечной, но вполне отдельной комнатке, пристроенной к бывшему сараю. Среди накупленных подарков был один, наколдованный непосредственно Муравой: маленькая, но исправно греющая печуша. Когда наступило прохладное осеннее время, Крин подолгу сидела, грея руки над печушей, и пекла на внутренней стеночке крохотулечные сдобные лепёшечки. Муку для готовки приходилось просить у Муравы, всё остальное наколдовывалось само по себе.

— Тут главное, — поясняла Крин, — самую каплюшечку мёда добавить.

— Мёда?! Где же ты такое чудо достанешь? Сахара ни одна ведунья наворожить не может, а ты говоришь — мёд!

— Мёд проще, чем сахар, — не уступала Крин. — Когда мы жили ещё свободными, у нас была пасека. Что такое мёд, я хорошо знаю, и уж одну капельку в тесто наколдовать могу.

В таких мирных заботах проходила зима. Пока не выпал снег, выдающий следы, Арчен с Кудрей, на этот раз без Крин и, тем более, без Паси, ходили по воду. Потом женщины собирали и топили снег. Зима, вообще, время, когда в селении много воды, а Клаз сидит без заработков.

Едва ударили холода, все смертоносные гады залегли в спячку. Арчен, вооружившись запретным мечом, пользуясь безопасностью, принялся ходить в запретную чащу. Вырубал подходящие жерди, затёсывал так, чтобы любопытный взгляд не мог определить, что здесь работало железо, потом стаскивал готовое жердьё к дому.

Поселяне жили немятежно, но раз в неделю собирались на совет почесать языками о том, о сём. Арчен на совет непременно приходил, хотя и понимал всю бессмысленность идущих там разговоров.

— Откройте глаза! — внушал он. — Городьба вокруг селения поветшала до невозможности. Не понять, где проход, а где дыра в заборе. Тепло придёт, городьба повалится, вся лесная нежить начнёт меж домов бродить.

— Так уж и повалится, — благодушно возражал вечный Арченов оппонент Геркон. — Поди, постоит ещё. Вечно тебе неймётся. Тебе надо, ты и чини. А то вздумал: то ему брёвна подай, теперь — жердьё.

— Я со своей стороны чиню, а вот с вашего конца на городьбу слёзно смотреть.

— Чинишь, вот и чини, а меня оставь в покое.

Говорят, беда пришла, когда не ждали, но на этот раз так не скажешь. Беду ждали, только что не напрашивали. Голодный после зимней спячки брюхоед прополз в селение через дыру в городьбе и на глазах Геркона заел Трайду — его жену. Вот крику было, вот жалоб! Этими жалобами всё селение можно было огородить.

— Арчен виноват, Арчен! — причитал безутешный вдовец. — Он знал, что так будет, но пальцем не шевельнул, чтобы Трайду спасти!

— Я городьбу правил, — надрывался Арчен, — а ты что делал?

— Видел я твою работу… Со своей стороны ты жёрдочку к жердочке прилаживал, а у меня хоть бы веточку воткнул.

— Твоя сторона, ты веточки и втыкай! — применял Арчен единственный довод, доступный оппоненту.

Наорались, ни к чему толком не пришли, а ограду так никто чинить и не стал. Геркону зачем? — его жена всё равно съедена, а другие понадеялись, что сытый брюхоед отсюда уползёт и их не тронет.

Между прочим, весна наступила что есть мочи. Даже в колдовской чаще всё зацвело, в том числе и такие цветочки, которым лучше бы не зацветать.

Вдоль самого тына, где он уцелел или был починен с осени, пышным ковром раззеленелась сныть. Но попробуй кинуть её в щи — не отплюёшься. Горечь, что у волчьего лыка. И так с любой травкой — колдовская чаща не для людей.

Но Пася, которая бегала всюду, и везде совала свой курносый носишко, выход из положения нашла. Сначала надо спуститься с откоса, тихонько, чтобы свои не заметили; врагов-то здесь не бывает, проскользнуть мимо Трофейной свалки и чуть ниже известкового ручья, куда приходилось ходить за водой с доброй тёткой Муравой, по весне вырастает масса замечательной травы. Самый лучший — дикий лук, но и щавель не хуже. Их в горшок бросить, такое варево получается, рядом с которым любой просто наколдованный супчик покажется пустой водицей. Но и собирать чудо-травку надо безо всякого колдовства, иначе вкус пропадает.