Гормон радости - [7]
Было страшно, но весело. Она била в дверь кулаками, дверь комнаты пошатывалась, мы визжали. Один раз Клавдия решила утопить нас прямо из коридора и стала носить стаканами воду и подливать ее в щель между полом и дверью. Образовалась большая лужа, а мы, затаив дыхание, прикидывали, насколько же сильно Клавдия Карповна сумасшедшая.
Котики жили, мы росли, и однажды я привела в дом мастера, который сделал нам душ. Клавдия испугалась: противостоять моему напору и здоровому смеху паренька она уже не могла.
Шли годы, милиция все не приходила, сколько она ни бегала к соседям звонить (нашим телефоном она пользоваться отказалась изначально). Душ вышел на славу, мы плескались и не могли поверить такому счастью, и только мама повторяла, что нужно экономить электроэнергию. А вот Клавдия сгорбилась и все бормотала: «Только не убивайте меня! Дети, не убивайте!» Разговаривать с ней было бесполезно.
Однажды она не вернулась домой с прогулки, и мы объявили ее в розыск. Милиция не скоро, но сообщила, что наша соседка утопилась в Неве – мол, забирайте и хороните. Нарисовался бойкий племянник, предупредил всех, что перед смертью Клавдия завещала комнату ему. А еще через месяц на наш домашний телефон позвонили из милиции и попросили к телефону Петровича. Тот подошел, послушал, поворчал в трубку и бросил ее на рычаг. «Менты! – говорит. – Придумали еще: мы вашу жену Клавдию нашли, приезжайте, хороните. Я говорю, спасибо, я одну уже зарыл. Эдак никаких денег не хватит – все трупы им хоронить».
После этого звонка Петрович резко сдал, стал пить и умер во сне. Племянник за рекордное время успел проявить себя как незадачливый коммерсант, и банк забрал полкомнаты у него за долги. Белку с Чапой, которую мы упорно дразнили Стрелкой, забрали сестры Клавдии, а котики убежали во двор.
Музыка моя
Когда цыганок выводят на прогулку, тюремный дворик оглашается жалобными песнями. Иногда им подпевают русские из других клеток: «Не в силах я эти цепи, цепи, мама, разорва-а-а-ать…» Мусора бьют в железные двери дубинками и орут: «Заткнитесь! Раньше надо думать было! Никто вас сюда не звал!» – не каждые уши выдержат эти стоны, у меня, например, абсолютный музыкальный слух.
С трех лет меня водили на фортепиано. Преподавательницу звали Жанной. Эта злобная барышня иногда хлестала меня линейкой по пальцам. Я никак не могла расслабить руки, держать воображаемое «яблочко». Жалобам на Жанну мама не верила – при родителях она по рукам не била, а была спокойна и строга.
В ответ мама рассказывала о своих школьных годах. В ее классе, например, географичка во время урока ковыряла длинной указкой то в зубах, то в щелях в полу – и этой же указкой лупила детишек по спине за неправильные ответы. Я должна была сделать очевидный вывод: с Жанной мне повезло.
На вступительных экзаменах в первый класс музыкальной школы я увидела в комиссии педагогов страшную Жанну и сыграла пьески отвратительно. Маме объяснили, что ребенок профнепригоден. Но та не поверила и потащила меня в Первую ДМШ, лучшую в городе. Там я никого не боялась, и утешили мою родительницу тем, что у ребенка абсолютный музыкальный слух, хороший голос и талант. Педагоги напрасно проявили демократичность и спросили, на каком инструменте я сама хотела бы заниматься. Предложили на выбор три: фортепиано, скрипку и виолончель.
На пианино я точно играть больше не хотела и чуть не расплакалась, когда объяснили, что все равно придется в рамках общего курса. Скрипку уже видела и слышала. А вот что такое виолончель, я не знала и поэтому выбрала ее. Педагоги были удивлены, но перечить не стали. Только мама сказала, что я дура. Стоило мне увидеть эту бандуру, как я сразу же с мамой согласилась.
Учительницу звали Лилия Ивановна. Ей было скучно заниматься со мной весь урок, поэтому она заставляла учить стихи – типа для развития памяти. Меня это раздражало, так что к одному из занятий я постаралась подготовиться особенно хорошо. Все сорок минут я рассказывала ей стихотворение Лермонтова «Воздушный корабль».
Говорила я медленно и выразительно. После строчек:
сделала длинную паузу, и на глазах у меня показались слезы. Я очень любила Францию.
Лилия Ивановна сказала, что стихи учить больше не надо.
Я таскала виолончель на своем горбу, и это отбивало у меня всякую любовь к искусству. Но мало того – параллельно мама записала меня еще и на гитару. Была куплена гитара, тяжелый футляр – и в те дни, когда виолончель оставалась дома, я сгибалась под тяжестью гитары. Зато на футляре можно было кататься с горки.
Как-то я занималась дома. Мама стояла рядом и давала мне полезные советы. Видимо, пахан не смог этого выносить, потому что ворвался в комнату и с воплем «Да что ты с ней трахаешься, видишь же, не хочет она нормально учиться!» вырвал смычок и ударил им мне по голове. Тот разломался пополам, я зарыдала, но почти сразу обрадовалась – сегодня занятия точно отменяются.
– Зачем же ты смычок с белым волосом сломал! – закричала мама. – Не мог взять с черным? Ты хоть знаешь, сколько он стоит – концертный смычок?!
«Рассказы Маши выращены по законам английского ландшафтного искусства. Действительность не выстраивается в них с нуля, но берется такой, как она есть, и незаметными движениями мастера — там срезать лишнюю веточку, тут протоптать новую тропинку — преобразуется в пространство, где все выросло как будто бы само по себе, да как бы и не совсем.В этом пространстве невозможно отделить смешное от трагического, чудесное от повседневного, прекрасное от уродливого, — именно так, как это всегда в действительности и бывает.И в то же время — иначе зачем бы нужно было искусство? — в этих рассказах есть то, чего, по слову поэта, „вообще не встретишь в церкви“, — рассказчик, от искренности которого слепит глаза, герой со снятой кожей, человек, взваливший на себя — хрупким, с тонкой девичьей фигурой Атлантом — всю боль мира».Вадим Левенталь, писатель, литературный критик.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.