Горм, сын Хёрдакнута - [30]

– Этот в кольчуге без штанов решил, что Эцур кобыла Кривого, – обрадовался Кривой и тут же опечалился. – Нет, Кривому бы лучше настоящую кобылу… Пе-е-гую.

Через некоторое время, Горм решил, что еще больше раззадорить соперника ему вряд ли удастся, и, изрядно погоняв вора, перешел в нападение. Беда оказалась в том, что в обороне, Эцур имел преимущество за счет тех же длинных рук, и тремя или четырьмя отработанными движениями он отражал и выпады, и рубящие удары Горма. К тому же, к нему начало возвращаться дыхание. «Чем бы его сбить,» – подумал Горм, перекинул меч в левую руку, и рубанул. Эцур успел прикрыться, но движение было неловким, и он открылся слева. Недолго думая, Горм пошел на сближение и, поскольку вернуть меч после удара не было времени, впечатал стальное яблоко на верхней гарде Эцуру в лицо. Смятое полузабрало отлетело в сторону и упало на снег, оленекрад упал навзничь, как подкошенный. Из обеих его ноздрей хлынула кровь.

Хан оглушительно залаял.

– Аз возгляну, – Круто перемахнул через ограду. – Кнуре, реки нуитам – знахарь аз есмь.

Бородач, подобрав один из воткнутых в снег факелов, наклонился над поверженным, поднес руку к его шее, подержал там, потом открыл глаз и зачем-то посветил в него.

– Жив. Нос сломан.

– Добивать будешь, – скорее посоветовал, чем спросил Ингимунд.

– Все было по правилам, свидетели? – спросил Горм, подбирая со снега Эцуров меч и протягивая его рукоятью вперед Кнуру.

– Да, – сразу ответили Кнур и Торкель.

Кнур перевел вопрос знахарю, тот кивнул.

– Все будет по правилам. Когда ты его добьешь. Или подаришь ему жизнь. За виру. В три марки серебра, – Ингимунд позаботился, чтобы последнее слово осталось за ним.

– Да пусть живет, оленеложец безуспешный, – Горм сказал последние два слова на венедском, чтоб только Кнур и Круто поняли, и тут же не на шутку озадачился, увидев, как Круто набивает Эцуру в ноздри какую-то растительную дрянь. – Что это?

– Мох сушеный. Кровь остановит, и аще потатчик скотский двунадцать дней с ним проходит, в обеих ноздрях дыхание сохранит.

– По мне, так и через хлебало бы дышал, поди не задохнулся б – вон оно у него какое! – указал на разверстое, редкозубое, и слюнявое Кнур.

– Всевед воевода, – пробурчал Круто. – Аз покляшеся, всех в колготе увечных призревать.

Горму показалось, что он понял, что сказал знахарь, и он с новообретенным почтением посмотрел на его большие и только с виду неловкие руки, уже запихавшие с добрую сажень моховых нитей в нос Эцура.

Хан тоже прыгнул через ограду левады и, еще в два прыжка оказавшись рядом с Гормом, Круто, и Эцуром, ткнулся носом в руку первому, понюхал затылок второму, и помочился на ноги третьему.

Кривой то ли ощипывал, то ли рвал на части курицу, не удосужившись предварительно ее как следует умертвить. Кнур рассказывал Ингимунду и Торкелю:

– Эцур ваш – не первый, кто вызвал Горма на хольмганг, но первый, кто его вызвал и сможет об этом рассказать. Это его третий поединок. Впрочем, второй нельзя назвать поединком один на один, потому что после него остались сразу три трупа…

– Барсук! Барсук! – раздался вдруг крик Найдены. Она выбежала из-за риги, стоявшей между развалинами курятника и собственно постоялым двором, с лицом в слезах и руками и передником в крови, споткнулась, и упала в снег.

Горм и Круто поспешили за ригу. Там на снегу лежал Барсук, однозначно уже не нуждавшийся в помощи знахаря – его горло было перерезано от уха до уха.

– Яросвете со Свентаною заступи, бе навью взят! – Круто прикоснулся рукой к двум из многочисленных оберегов, болтавшихся на цепочках, нитках, и ремешках поверх его суконной свиты.

– Кто ж его так, и зачем? – Горм вздохнул.

– Эцур нам показал. Как часового снять. Из-за спины. Бесшумно. – Ингимунд развел руками.

– Надо было добить большеротого. Такого пивовара зазря извел, – сказал Кнур, поддерживая продолжавшую плакать и мокрую от снега Найдену за плечи.

– Стойте, – сын ярла пошел обратно к поверженному вожаку оленекрадов, вяло пытавшемуся принять сидячее положение.

– Теперь его поздно убивать. Пощада дана. Вира назначена, – предупредил Ингимунд.

– Сам знаю, – Горм упер колено в грудь Эцуру, запустил руку за ворот его кольчуги, сорвал с шеи золотую цепь, и начал снимать серебряные и золоченые наручья. – С него не одна, а две виры – вторая за убийство. Двести скиллингов, это выйдет двенадцать с половиной марок серебра. Золото один к шестидесяти… цепь золотников на семь-восемь потянет… моих три марки…

Горм отложил в сторону три серебряных наручья, потом махнул рукой, сгреб золото и серебро в кучу, кое-как подобрал все предметы, встал, подошел к Найдене, которая нюхала какой-то корешок, который держал у ее носа Круто, и плакала еще горше, и сказал:

– Вот вира за убийство.

Обратившись к Ингимунду и Торкелю, он продолжил:

– Забирайте вашего убийцу корчмарей в его крытые сани, и чтоб духу вашего здесь не было.

– Кривой не хочет в сани. Кривой не влезет в сани, да. Кривого опять заставят за ними бежать, – пожаловался Кривой и громко поскреб за ухом, поросшим редким не по красоте волосом, и с кисточкой на заостренном кончике. – Кривой любит пиво. Кривой любит тех, кто варит пиво, да. Кривой не любит тех, кто их убивает. Можно, Кривой останется с этим без штанов?