Горький ветер свободы - [8]

Я плюнула ему в лицо. Отвратительный поступок. Грязный, неэстетичный, недостойный. Но разве сейчас это имеет значение? Проведя больше недели в раскачивающейся деревянной камере, пропахнув рыбой, а потом и блевотиной, разом утратив все, что было у тебя в этой жизни, станешь ли задумываться о таких мелочах, как эстетика?

Даже не знаю, достиг ли мой плевок цели, но унизительности произошедшего было достаточно. Тем более что публика отчаянно заулюлюкала. Не думаю, что кто-нибудь из присутствующих всерьез был на моей стороне, но посмеяться над пиратом многие были не прочь. Мои недавние подруги по несчастью отступили подальше, рискуя свалиться с помоста, но всем своим видом демонстрируя, что они вовсе не со мной, что это я одна сошла с ума, они же не имеют к происходящему ни малейшего отношения.

– Ах ты тварь! – разозлившись не на шутку, боцман выхватил из-за широкого кожаного пояса длинный нож.

А я в очередной раз шагнула ему навстречу, ибо только этого и ждала.

Существуют категории людей, которые не годятся на роль рабов. Любой пират-работорговец знает это наверняка. Одни тяжело больны и оттого не способны выполнять даже самую элементарную работу. Другие сходят с ума от выпавшего на их долю несчастья. Третьих полностью парализует страх – настолько, что перекрывает даже инстинкт самосохранения. Четвертые же просто не согласны мириться с новой действительностью. Не согласны до такой степени, что предпочитают пойти на смерть. Я относилась именно к их числу.

Во всех этих, прямо скажем, достаточно редких случаях результат был один. Пираты не считали нужным возиться с негодным товаром. В любом улове попадается гнилая рыба. В любой партии товара обнаруживается брак. Рабов, проявивших свою непригодность, незамедлительно убивали. Во-первых, для того, чтобы избавиться от ненужной долее обузы. А во-вторых, для устрашения остальных. Видя, какая участь постигает непокорных, другие рабы лишний раз подумают, прежде чем проявить характер.

– Гнусный недоношенный ублюдок, без сомнения ненавидимый даже собственной матерью, – сказала я, с легкостью выдерживая взгляд боцмана и почти улыбаясь. Преследуя разом две цели: окончательно доказать свою непригодность и довести Черного Пирата до белого каления.

Мне удалось и то и другое.

– Ах так? Сама выбрала свою судьбу!

И он занес надо мной руку с ножом. Да, выбрала, и именно сама. И ты не смог отнять у меня этого права. Потому что я не раб, а все-таки человек, пусть даже знак красного дракона навеки оплетает теперь мою ладонь.

Я не испугалась и даже ни на дюйм не отстранилась. Еще мгновение – и вожделенная сталь коснется наконец моего сердца. И остановит его, остановит в тот момент, когда оно еще бьется в ритме, заложенном свободным человеком.

Но в этот самый момент с площади неожиданно раздался мужской голос:

– Стой! Я ее покупаю.

Нож застыл в руке, так и не приблизившись к моему телу. Мы с боцманом замерли, в равной степени удивленные, одновременно уставившись на покупателя, который проявил столь своеобразный вкус в выборе рабыни. Впрочем, удивление было отнюдь не единственным среди весьма противоречивых чувств, обуревавших каждого из нас. В пирате жажда наживы боролась с уязвленной гордостью и злобой, которые диктовали ему немедленно и несмотря ни на что расправиться с обнаглевшей девчонкой. Меня слова покупателя и вовсе выбили из колеи. Мгновение назад я точно знала, чего хочу, и была готова это получить. Теперь же запоздало пришли и страх, и сомнения, и ненависть к сорвавшему мои планы мужчине, и благодарность ему же за предоставленную возможность еще хотя бы недолго задержаться на этом свете. Я не могла понять саму себя и, как и боцман, продолжала стоять, тупо пялясь на неожиданно появившегося покупателя.

Он сильно выделялся на фоне окружившей помост толпы. Иностранец – это видно даже такому чужаку, как я. Одет совершенно иначе, чем местные. Они – в каких-то странных, на мой вкус, халатах светлых оттенков, застегнутых на многочисленные пуговицы. (У меня-то на родине халат – одеяние сугубо домашнее и в первую очередь женское, а здесь это явно мужская верхняя одежда. Женщины – те носят платья, хоть и совершенно иного кроя, чем у нас на севере). У этого же одежда более… нормальная, что ли. Опять же – на мой взгляд. Темные брюки, белая рубашка, расстегнутая настолько, насколько того позволяли приличия, меч в дорогих ножнах на кожаном поясе. Камзол, снятый, по-видимому, из-за жары, мужчина держал в руке.

Не местный, да. И тем не менее это и не мой соотечественник. Южанин. Это видно и по пепельно-черным волосам, немного не доходящим до плеч, и по темным глазам – отсюда цвет точно не разобрать, – и по относительно смуглой коже. Относительно – потому что она, безусловно, смугла для северянина, но вот для арканзийца, наверное, даже несколько бледновата.

Мужчина был чужеземцем, но в его поведении не чувствовалось смущения или растерянности, даже в самой малейшей степени. Наоборот, осанка – идеальная, движения – уверенные, взгляд – ледяной и высокомерный. И на меня не устремлен вообще. Только на боцмана. А тот, кажется, принял решение.