Горькая луна - [33]

— Не упорствуйте в своей подростковой непримиримости. Вам нужна Ребекка или нет?

Я был сражен: калека сам предлагал мне свою жену. Моим намерением было соблазнить ее, он же манипулировал ею, словно манекеном. Как мог я опуститься до такой степени?

— Я ничего не хочу, мне не нужны ни вы, ни она, отпустите меня, или я позову на помощь.

— Отпустите меня, или я мамочку позову.

Он заговорил плаксивым тоном истеричного ребенка.

— Что ж, уходите.

Он ослабил хватку, и я обрел свободу.

— Ну же, валите отсюда, возвращайтесь к своей жалкой семейной жизни, хозяюшка ждет вас.

Я онемел от подобного цинизма в сочетании с такой непринужденностью: мне нанесли оскорбление, а он еще позволял себе издеваться надо мной! Господи Боже, думал я, разве это компания для меня? На сей раз я доведу дело до конца, на сей раз я уйду, они меня больше не увидят. Естественно, я остался. Франц мгновенно расплылся в медовой улыбке:

— Вы колеблетесь, я предпочитаю вас именно таким! Если вы ее желаете, то должны получить возможность. Она обещала отдаться вам, как только я закончу свой рассказ.

Однако чего на самом деле хотел от меня этот негодяй? Что означали его бессвязные речи?

— Видите ли, моя цель — подтолкнуть ее в ваши объятия. Но на определенных условиях. Вы же знаете, что говорил Кьеркегор: женская природа — это уступчивость в форме сопротивления.

— Мне плевать на ваши откровения и на вашу жену, все это мне безразлично.

— Признайте, что это вас скорее интересует, иначе вы бы уже ушли.

— Вы что же, сделку мне предлагаете?

— Скажем лучше, игру, которую я затеял ради собственного удовольствия. От вас я прошу немногого: станьте просто внимательным слушателем. Я претендую только на ваши уши, вы ничем не рискуете.

Я был очень возбужден и словно выбит из колеи: меня тревожил смутный вопрос, не встречалась ли мне подобная ситуация в какой-нибудь книге?

— Но почему именно я, а не другой? Почему не Беатриса?

— Я начал и закончу с вами.

— Вы не ревнивы?

— Я не сержусь на Ребекку, она ищет на стороне то, что я уже не могу ей дать. Просто я кооперируюсь с этими зигзагами, вместо того чтобы терпеть их.

Я сказал, задыхаясь:

— Будь по-вашему, вы меня заманили в ловушку, я согласен на этот раз. Но знайте, что я остаюсь по собственной воле. Вы меня не испугаете, я вас знаю, мне известно, что я ничем не рискую, и это я сам, Франц, только я сам даю вам разрешение рассказывать, вы поняли? Вы целиком зависите от моей воли.

— Я в этом никогда не сомневался, Дидье, ведь я раб ваших решений. Вы мне не поможете?

В глазах его сверкал насмешливый огонек. В очередной раз я попался на его гнусную уловку: мной овладело полное уныние, и, хотя негодующие, разящие реплики продолжали осаждать мой мозг, я ощущал громадную усталость во всем теле, как после страшного, непоправимого поражения. Во мне родилась ненависть к этому кораблю, державшему меня в плену нежеланного общества, и я почти сожалел о самолете, который за несколько часов благополучно доставил бы нас в нужное место. Я бездумно помог Францу сесть: он был невероятно тяжелый и мускулистый — мне стоило величайших трудов устроить его спиной к подушкам.

Подходящего кресла не было, а постель была слишком узкой для двоих. К большому своему неудовольствию я вынужден был пойти за каталкой, укрытой в ванной, отогнуть подголовник и водрузиться на нее, блокировав ручное управление из-за килевой качки. Эта перемена ролей только усугубила мое скверное самочувствие. Я заранее изнемогал при мысли о похождениях Франца, он будет разглагольствовать с прежним фанфаронством, уверенный в том, что его жизнь недоступна моему пониманию, поставив меня в ситуацию пассивного слушателя. Каюта Ребекки была более кокетливой и ухоженной, чем у мужа. Здесь даже были цветы. На этажерке стоял чайник со штепселем, чашки и пакетики лежали на эбонитовом подносе.

— Вот увидите, это будет недолго, к ужину я управлюсь. Приготовьте нам чай.

И, как накануне, болтовню паралитика сопровождало бурление закипающей воды.

Соединившись, влюбленные рассыпаются в прах

Я вам уже говорил вчера, мы с Ребеккой потеряли вкус к тем отвратительным чудесам, которые опьяняли нас больше года. Этот телесный шабаш придал второе дыхание нашей паре, хотя и не спас ее от тленной судьбы. Наш кредит похоти подходил к концу, что предрекало нам неизбежное банкротство. Теперь я знал, что иллюзия совместной жизни должна развеяться. Мне же предстояла битва — отделаться от женщины, которая меня еще любила. Я страдал от несчастья быть в несогласии с самим собой, столь частого у мелких буржуа, и слишком верил в любовь, чтобы удовлетвориться тем пресным уровнем, к которому скатилась наша связь. Верность другому — слишком дорогая цена, требующая компенсации в виде равного возбуждения: человек, получив право на эксклюзивное предпочтение, берет на себя неподъемную ношу заменить собой всех мужчин, всех женщин, которых устраняет само его присутствие. Задача невозможная: никто не обладает сложностью и разнообразием мира. Я стал ненавидеть тревожную верность страстной любви, противопоставляя ей радостное порхание мотылька или просто холостяцкое отсутствие эмоций. Я вновь обрел чувство семейное по преимуществу, уже испытанное с прежними моими подругами: обледенение энтузиазма до усталости.