Горизонты внутри нас - [77]

Он все понял. Он так искренне сочувствовал ей, что у него сжалось сердце, казалось, от ее громких стенаний содрогнулся небосвод, и в сознании Омово возник образ черной птички, медленно-медленно падающей вниз и в конце концов глухо шлепающейся на землю. По пути домой его истомленный мозг настойчиво пытался воссоздать образ одинокого черного цветка, растущего прямо из земли. Однако образ ускользал, рассыпался. Из этой бесплодной попытки родилась ясность. Он устал. Безумно устал. Он больше не вспоминал обо всем увиденном, а видел лишь ясное, чистое небо, подобное пригрезившемуся ему во сне.

Глава двадцать вторая

Некоторое время Ифейинва шла очень быстро, потом замедлила шаг. В компаунде царили шум и веселье, но шум вскоре смолк. Она чувствовала себя отверженной и отчетливо понимала, что ее ждет неминуемое возмездие. И словно ей в насмешку уличные торговцы наперебой зазывали покупателей, из магазинов грампластинок неслись мелодии модных песенок, в закусочной, как всегда, стоял веселый гомон. Она оправила на себе юбку и остановилась у заброшенного навеса, где они уже дважды встречались с Омово. Она надеялась, что с улицы ее нельзя будет различить в тени навеса, но проехавший мимо автомобиль высветил фарами ее лицо, и она поспешно скрылась за навесом. Там она простояла довольно долго, а потом стала плакать.

Спазмы свели ей горло, и ее вырвало. Слезы ручьем бежали по щекам, горячие и соленые. На какое-то мгновение музыка стихла, и Ифейинва отчетливо услышала злые насмешки и увидела ехидные улыбки завсегдатаев закусочной. Но потом успокоилась, ни злые насмешки, ни ехидные улыбки ее больше не волновали, и ей вспомнились удары ногами в дверь и угрозы и как он потом смолк и удалился. Комната, где они были с Омово, пугала ее своей пустотой и грязными стенами. Она стала восстанавливать в памяти подробности происшедшего. В этой комнате было нечто такое, что заслонило все то, от чего она находила прибежище в призрачной тени повседневной жизни. Дело доходило до того, что, когда она видела, как ее муж одевается утром, ей хотелось закричать и выпрыгнуть в окно. Затаив дыхание, она вспоминала и вспоминала, пока не погрузилась в безразличие. На какой-то момент она перестала плакать, обхватила голову руками и съежилась, словно защищаясь от какой-то мерзости, которая, того и гляди, полетит ей в лицо. Потом она успокоилась. Мимо проковылял нищий, покачиваясь на своих кривых ногах. Двое ребятишек промчались за угол. Несколько проституток заманивали проходившего мимо мужчину:

— Не желаете приятно провести время?

— Пойдем со мной, красавчик…

Ифейинва вышла из-за навеса и побрела вдоль улицы. Ноги не слушались. Внутри все болело. Она ощущала себя старой-престарой и усталой. Усилием воли она заставляла себя идти по дороге, ведущей к темным зарослям кустарника, где, по слухам, совершались таинственные вещи. Сейчас темнота манила ее. Она немного постояла; подул ветер. В кустах послышался шорох. Она не испугалась. Затем кто-то заскулил, и она поспешила туда, откуда исходил этот звук. Раздвинула кусты, но ничего не увидела. Прохожие старались как можно быстрее миновать этот участок дороги и обычно громко при этом пели.

На память ей пришла знакомая песня, и она принялась тихонько напевать:

Я сама зарабатываю себе на жизнь.

Я сама зарабатываю себе на жизнь.

Если кто-нибудь придет

И спросит обо мне,

Просто скажите ему, просто скажите,

Что я сама зарабатываю на жизнь себе.

Эту песню она пела с подругами в школе, и ее слова пробуждали в ней тоску. Она перестала петь и постаралась подавить в себе праздные образы, которые будоражили ее воображение при каждом воспоминании о кратковременной учебе в школе. Из кустов снова послышался скулеж. Вглядевшись, она заметила выросший среди кустов одинокий цветок. В темноте он казался черным. Черный цветок. Она сорвала его и понюхала. Ника кого особого аромата цветок не источал. Пыльца попала ей в нос — она чихнула и тихо рассмеялась про себя. Она продолжала идти и в тусклом свете керосиновых фонарей разглядывала цветок — увядший, больной, изъеденный мошкарой. Цветок вовсе и не был черным, чему она не удивилась. Она заколебалась; может, выбросить его? Но решила оставить.

Снова раздался скулеж за спиной, и, оглянувшись, Ифейинва увидела маленькую черную собачонку, выбежавшую, прихрамывая, из кустов. Собачонка заковыляла к торговке акарой, но та стала гнать ее прочь, осыпая проклятьями, и под конец плеснула ей на спину кипящего масла. Бедное животное взвизгнуло от боли и кинулось через дорогу, как раз туда, где развлекалась компания юнцов. Завидев собачонку, те принялись ее мучить. Ифейинва места себе не находила от жалости к животному, она хотела прикрикнуть на них, — пусть оставят беднягу в покое, — но в это время один из хулиганствующих юнцов, желая попугать несчастное животное, замахнулся ногой, нацеливаясь ей в живот. Собачонка не сумела уклониться от удара и оказалась подброшенной вверх. Бедняга рухнула на землю и неловко повернулась на бок, словно огромный футбольный мяч, из которого выпустили воздух. Компания юнцов разразилась хохотом. Хулиган был горд метким ударом.