Гори, гори, моя звезда - [9]

- Триста две тысячи девятьсот тридцать девять... Триста две тысячи девятьсот тридцать девять...

Рядом с ним сидит худенький глазастый мальчишка и толкает его локтем:

- Тише, Аркадий... Галка смотрит!

"Галкой" в реальном училище прозвали словесника Николая Николаевича Соколова. Был он худ, черен, взъерошен, на ходу подпрыгивал, голова набок - галка и галка!

Его любили, потому прозвали метко, но добродушно. У других учителей прозвища были менее обидные, но изысканные: "Глиста на цыпочках", "Кошмарное виденье", "Рыбий глаз" и только отца Геннадия, которого ненавидели за то, что он всем совал для поцелуя свою пухлую руку, звали коротко и зло: "Пузо".

После революции Пузо из реального перекочевал в одну из церквей, где надрывался с амвона о великом хаосе на святой Руси, о большевиках-христопродавцах, которым гореть в геенне огненной. Но никто никогда не горел, даже ни одного пожара в городе не было, а самый главный "христопродавец" - уездный комиссар Михаил Евдокимович Чувырин, - хоть не выпускал изо рта прокуренной дочерна трубки, гореть тоже не собирался. Уж кто-кто, а Аркадий знал это точно, потому что был у него вроде адъютанта разносил пакеты, расклеивал листовки, оповещал о срочных заседаниях.

Каждый раз, когда в комитете вскрывали привезенные из арсенала тяжелые ящики, Аркадий не мог отвести глаз от новеньких винтовок, тускло поблескивающих под густой смазкой.

Наконец-то Чувырин сжалился над ним и вчера, когда вскрыли ящик...

Аркадий счастливо зажмурился и крикнул прямо в оттопыренное ухо Семки Ольшевского:

- Триста две тысячи девятьсот тридцать девять!

Семка вскочил, класс радостно захохотал, Николай Николаевич постучал ребром журнала по кафедре, прошелся по проходу между партами, покачав головой, сказал:

- Разве так можно? У него же барабанные перепонки лопнут!

- Не лопнут... - сердито косясь на соседа, пробурчал Семка, но на всякий случай сунул палец в ухо для детального обследования.

- А что это за таинственное число? - продолжал Николай Николаевич, с интересом следя за Семкиными манипуляциями. - Заклинание?

- Ага! - светло глянул в глаза учителю Аркадий. - Оно самое.

- Ну, ну... - усмехнулся Николай Николаевич и посоветовал Семке: Осторожней, Ольшевский. Палец сломаете.

- Не сломаю... - проворчал Семка, но палец из уха вынул.

- Итак... - обернулся к классу Николай Николаевич. - Задание на завтра следующее... - Он вдруг замолчал, досадливо морщась, подошел к окну, постоял там, затем решительно шагнул на кафедру и, стукнув костяшками пальцев по журналу, коротко сказал: - Завтра занятий не будет. Послезавтра тоже.

В классе загрохотали крышками парт, закричали "ура", полетели к потолку ранцы. Николай Николаевич молча ждал, когда стихнет этот неистовый взрыв восторга. Потом негромко сказал:

- Не думал, что это доставит вам столько радости. Дело в том, что мои уважаемые коллеги саботируют. В городе затруднения с деньгами, Советская власть молода, ей трудно. А господа преподаватели... - Николай Николаевич махнул рукой, пошел к двери.

И в тишине раздался вдруг уверенный голос Аркадия:

- Деньги будут.

Николай Николаевич остановился, коротко взглянул на него, кивнул головой:

- Не сомневаюсь. - И вышел.

А класс взорвался криками:

- Гляди, ребята, миллионщик!

- Он наследство получил!

- Дырку от бублика!

- Откуда про деньги знаешь?

- Он все знает! - вскочил на парту Федька Башмаков. - Он такой! У самого комиссара Чувырина на побегушках!

- Ну, Башмаков! - Аркадий рванулся к Федьке, но на его руке повис Семка Ольшевский.

- Пусти! - Аркадий пытался стряхнуть с себя цепкого Семку. - Пусти, говорю! Он у меня получит!

- Видали мы таких! - хорохорился Федька, пробиваясь к двери. - Встань у церкви, ручку протяни: "Подайте, Христа ради, на обучение!"

Башмаков вышел. За ним двинулись остальные. В классе остались только Аркадий и Семка.

- Ну, погоди! - сжимая кулаки, бормотал Аркадий. - Погоди!.. Да что ты вцепился в меня, как рак!

- А ты за ним не побежишь?

- Бегать еще за всякими...

- Слово?

Семка отпустил рукав Аркадия, настороженно следя за тем, как тот сердито заправляет под пояс выбившуюся рубаху. Потом сокрушенно вздохнул:

- Зря ты ляпнул...

- Про что?

- Да про деньги эти...

- Сказал, потому что знаю.

- Что ты знаешь?

- Знаю, и все!

- Триста две тысячи сколько-то там... - вспомнил вдруг Семка. - Это деньги, что ли?

- Нет! - засмеялся Аркадий. - Это номер. Винтовка номер триста две тысячи девятьсот тридцать девять!

- Какая еще винтовка? - уставился на него Семка.

- Моя! - блеснул глазами Аркадий. - Вчера получил.

- Врешь! - ахнул Семка. - Покажешь?

- А чего ж... - согласился Аркадий. - Пойдешь со мной купцов ловить, покажу.

- Каких купцов? - вконец растерялся Семка.

- Обыкновенных, - посмеивался Аркадий. - Мало их у нас, что ли? Гири дутые, аршины не меряны. Народ воет! Вот и пойдем с проверкой. Кто попадется, штраф. Знаешь, сколько денег будет!

- Сам придумал? - восхитился Семка.

- Скажешь тоже... В комитете решили. Пойдешь?

- Оружия у меня нет... - вздохнул Семка.

- Маузер свой дам.

- Слово?!

Аркадий протянул руку. Семка изо всех сил хлопнул по ней, отбил ладошку, поплевал, подул и, схватив ранец, побежал к двери.